Тамара Катаева - Анти-Ахматова
Придешь к ней, сядешь. Закуришь, а Анна Андреевна с лицом таинственным и значительным вынимает из сумки листок. Протягивает. Листок оказывается либо письмом читателя, недавно открывшего для себя Ахматову и свежо этому удивившегося, либо бумагой с грифом какого-нибудь института, где некто занялся изучением творчества Ахматовой, и просит добавочных сведений. Иногда из сумки извлекалась газетная вырезка или страница журнала <…> прочитав, следовало что-то говорить. А лучше восклицать. Хвалить читателя за чуткость. Об институте говорить: «Давно пора!»…
Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 591
Не мог я не припомнить милого рассказа моей матери, старинной, убежденной москвички, о том, как Толстой идет где-то по одному из московских переулков зимним погожим вечером и как все идущие навстречу снимают перед ним шляпы и шапки, в знак добровольного преклонения.
Александр Куприн. ЖИВОЙ ТОЛСТОЙ. Стр. 543
Гордыня доводила ее иногда до капризов, проявлений несправедливости, почти жестокости. Я не был свидетелем таких эксцессов — Анна Андреевна даже несогласие со мною выражала очень мягко — но и я вполне отчетливо ощущал полускрытое шевеление в ней этой гордыни. Самоутверждение принимало у нее подчас наивные формы. Как-то, предлагая мне прочитать письмо к ней какого-то поклонника из Франции, она обратила мое внимание на фразу, в которой она названа grand poetʼoм. И, несмотря на то, что таких писем приходило к ней немало, она, читая их, не скрывала удовольствия и показывала их своим посетителям.
Да, она ловила знаки признания и почета.
Д. МАКСИМОВ. Об Анне Ахматовой, какой помню. Стр. 120
Греховен человек, слаб, горд. Только все по-разному. Вот — гордость «мусорного старика»:
Изволите ли вы видеть, граф Лев Николаевич не может простить господу Иисусу Христу, что он раньше него пришел на землю со своим учением.
А. ХОДНЕВ. Мои встречи с Л. Н. Толстым. Стр. 230
Толстой ревновал даже не к Копернику.
КОНЕЦ ЕЕ ЦАРСТВОВАНИЯ
Конец ее царствования был отвратителен.
Пушкин — о Екатерине II. ДневникиНазвав ее последние годы царствованием, сразу оговорюсь, что даю фору Ахматовой. Все-таки ее царствование не было безоговорочным, и царицею ее признавали далеко не все — разве что большие поклонницы «Сероглазого короля» и «А, ты думал, я тоже такая», женщины «трудной судьбы», а также те, кому было недосуг прочитать «Мужество» и разобраться, насколько велики эти стихи, ну еще и те, кто на веру принимал, что она была дважды вдова и очень сильно горевала по угнетенному сыну, то есть была героична и за это достойна почитания.
Достаточно красноречив факт, что в пятидесятые годы о ней не помнили, не знали, жива ли она или нет, ни Иосиф Бродский, ни Исайя Берлин, ни Твардовский, ни молодая редакторша из Гослитиздата: культурные и образованные люди, живущие литературными интересами.
Думаю, что тогда не существовало в Советском Союзе человека, который бы не знал, жив или нет Борис Пастернак. Представьте себе любого из перечисленных и представьте, что он не знает, давно ли умер Пастернак, или еще жив.
В общем, Ахматова царила среди тех, кто хотел иметь царицу. Но конец ее царствования все равно был отвратителен.
Когда юная дама — нервная, деспотичная, тщеславная — стареет, еще более тяжкими делаются ее тяжелые черты. Утрируются все — положительные тоже, но мало кому это добавляет света в личность — ведь положительные черты характера положительны не сами по себе, — а только вместе с силой живого человека. От старческой немощной доброты мало кому радостно — от черной старости тяжело вдвойне. У Ахматовой был особый (довольно особый — изобрести что-либо принципиально новое трудно) путь. У нее была дьявольская злоба — но была и ведьминская витальность. За это люди — те, кто не мог жить, не поклоняясь, не принося себя в жертву, то есть люди совершенно определенного склада — к ней и тянулись.
Некоторых, более самодостаточных, она забавляла. Этими отношениями, чувствуя силу таких людей, она дорожила и старалась соответствовать. Умела находить их. Написала стихотворение Галине Вишневской, услышав однажды ее пение по радио, — ну вот не могла удержаться, чтобы не написать. Тут и респектабельность вкусов, и любимый властями род искусств, и ведущая солистка. Перед молодыми мужчинами из ленинградского окружения в дело шли другие приемы: педалировалось знакомство с Европой, рассказывалось и о Блоке, и о романах с лордами, и о квартире, в которой было шесть комнат. Здесь улов был велик: попался Бродский. Запишем это на счет простодушия гения.
Вот она, старость.
Рассказала, что ее навестили один заезжий француз и дама. Дама сидела в столовой вместе с хозяевами, а француз с нею, у нее. Когда гости ушли, выяснилось, что у них в этот вечер были билеты в Большой, на «Лебединое озеро». «Какое там! Он сидел у меня шесть часов. Да, да, ровно шесть часов. Я сосчитала (Я тоже: всего лишь вполовину меньше Исайи Берлина. Плюс жена за стеной. На «гостя из будущего» не тянет). Я своими глазами видела, как у него за это время выросла борода. Еле-еле его от меня домкратом вытащили».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 111
Но ведь и она с ним сидела шесть часов? У нее ведь было полное право по крайней мере намекнуть — и гость бы испарился. Но — иностранец.
«Какое ваше мнение — мнение человека, связанного с научными кругами, — скажите, как по-вашему, случайно или нет сообщение о присуждении мне почетной степени доктора филологии Оксфордского университета появилось во время моего пребывания в Италии? Может быть, это случайно. А может быть, это сделано намеренно».
Михаил ЛАТМАНИЗОВ. Встреча с Анной Ахматовой. Стр. 316
Да, это вопрос вопросов.
И потешное происшествие: один ахматовский перевод приписан Железнову. Это прелестно. Редакция извинилась перед Анной Андреевной и хотела уволить сотрудника, повинного в путанице, но Анна Андреевна за него вступилась. «Я не позволила из-за себя никого увольнять. Этот крест мне не по плечам».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 202
Да ладно! Если бы его хотя бы повесить собирались!
О Л. Толстом.
Зависть к Достоевскому.
