Борис Ефимов - Десять десятилетий
Наша семья имела возможность видеть своими глазами это зрелище, напоминающее военный переворот где-нибудь в Мексике, Колумбии или Чили, из окон нашей квартиры, расположенной как раз напротив «Белого дома» на другом берегу Москвы-реки. Мы видели, как прямой наводкой били стоявшие у нашего дома танки и как черными пятнами разрывов покрывался нарядный «Белый дом». От грохота орудий весь наш дом содрогался. Вспомнив опыт Великой Отечественной войны, я предложил заклеить стекла окон полосками бумаги, и стекла уцелели. Некоторые жильцы нашего дома спустились в подвал, а моя молодая сноха Верочка, жена внука, не на шутку испуганная, предложила добраться до Киевского вокзала и уехать на дачу.
— Поезжайте, поезжайте, — сказал я, — а я, пожалуй, останусь. Я это уже проходил в свое время, в Киеве.
Но канонада скоро утихла. «Белый дом» — капитулировал: И мы видели, как из него выводили «пленных» депутатов Верховного Совета. Среди них были Хасбулатов и Руцкой. Будь это в Мексике или в Парагвае, их, наверно, поставили бы к стенке. Но в нашей цивилизованной стране их вежливо отправили в тюрьму.
Борьбу выиграл Ельцин.
Остается добавить, что в эти драматические события вплелось весьма приятное семейное обстоятельство. Раздался звонок из Японии. Старший советник нашего посольства в Токио Андрей Ефимов извещал меня, что у него родился сын, а у меня — правнук.
— Спасибо! — закричал я. — Наконец-то давно желанный продолжатель моего рода. А то одни девочки.
— А что это там за грохот? — спросил Андрей.
— Это салют в честь его рождения, — пошутил я.
Какой же строй установился в стране после блестящей победы Ельцина? Подлинно демократическая республика? Долгожданное народовластие? Президентская республика? Ни то, ни другое, ни третье. Возникло нечто, не имеющее аналогов в цивилизованном мире. Больше всего это похоже на самодержавную монархию, где страной правит придворная камарилья. Словно при дворе средневекового монарха, Кремль кишит интригами, закулисными комбинациями. Неожиданные, непредсказуемые отстранения и возвышения, министерская чехарда… В занятии многих высоких государственных постов имеет решающее значение игра с президентом в теннис или другое умение ему угодить. Временщики приходят и уходят, и никто не может понять, почему воссияла или почему погасла та или иная карьера. И рядом с этой псевдодемократической монархо-президентской властью страной правит реальная, теневая олигархия — власть денег. Неведомо откуда взявшиеся, вчера никому не известные личности неведомо какими путями стали обладателями несметных капиталов — сотен миллионов и миллиардов долларов! И у них аппетиты побольше, чем у тоже внезапно разбогатевших, простоватых «новых русских», довольствующихся покупкой поместий где-нибудь в Испании или Греции, а также приобретением многоместных «мерседесов». Долларовые магнаты, ставшие самой настоящей мафией, тянутся к политической власти в стране. Или, по крайней мере, к слиянию с придворной президентской камарильей. Эта мафиозная олигархия уже наложила лапу на прессу и телевидение. Читая ту или иную газету, знакомясь с тем или иным мнением ее обозревателей, теперь полезно знать, каким концерном, фондом, банком или акционерным предприятием она закуплена.
Мне думается, что во всех этих темных прискорбных явлениях нельзя винить лично Ельцина. В свое время он показал себя принципиальным и честным борцом против привилегий, коррупции, партийно-командного режима. И помним, какую всенародную популярность он завоевал своими выступлениями и каким он подвергался тогда гонениям. Мы помним, как он, стоя на танке, мужественно призывал сопротивляться путчу 1991 года, как он, по сути дела, выручал блокированного в Форосе Горбачева. Мы помним, как он решительно и дельно начал экономическую реформу в стране. Но… времена меняются и вместе с ними меняются, видимо, и люди. Оказалось, что у яростного борца против привилегий личных и семейных резиденций больше, чем их было у царя Николая II и у Сталина, вместе взятых. Подобно Горбачеву, он стал ошибаться в людях, доверяя проходимцам, подхалимам, карьеристам. Нельзя отказать уважаемому Борису Николаевичу в решительности и твердости характера, однако эти ценные для руководителя качества иногда были направлены, увы, не туда, куда следует. Но так или иначе, личность Ельцина и период его правления так же войдут в историю нашей страны, как в нее вошли «хрущевская оттепель», «брежневский застой», «горбачевская перестройка».
…Перебираю в мыслях все, что мною написано для этой книги. Вернее, не написано, а продиктовано. За машинкой сидит мой внук Витя. Но он не просто печатает под мою диктовку — мы работаем с ним в тесном соавторстве, внимательно и придирчиво обсуждая каждую фразу, каждое определение, каждое слово и эпитет. По воспоминаниям Евгения Петрова мы знаем, какой сложной и трудной была их совместная работа с Ильфом. Да, писать вдвоем — непросто. Мнения, суждения, точки зрения и, наконец, просто литературные вкусы далеко не всегда совпадают. И неизбежно возникают разногласия, споры, препирательства и даже ссоры. Просто удивительно, что в этих условиях наша работа близится к благополучному концу.
Так вот, мысленно перелистывая то что написано (напечатано на машинке), я вижу, как много, ох, как много событий, переживаний, наблюдений, интересных встреч, драматических и комических эпизодов остается за пределами этой книги. И это естественно — мыслимо ли охватить все, что пережито за почти десять десятилетий. И притом — далеко не все стоит вспоминать, хочется вспоминать, надо вспоминать…
Большую часть этих строк я продиктовал в марте 1998 года. Чуть больше двух лет отделяло меня от столетия. Оно неминуемо придет для меня, если не в этом мире, то в ином, но, оставаясь пока что здесь, на грешной земле, я должен поторапливаться не только с воспоминаниями о прошлом, но и рассказать о своем настоящем.
Я отнюдь не «лежу на печи». Мои очерки, воспоминания, интервью со мной систематически печатаются в газетах и журналах. Беседы со мной передает телевидение, их можно услышать по радио. Я выступаю на заседаниях и юбилейных вечерах в Академии художеств, Центральном доме работников искусств, Доме журналиста, Центральном доме литераторов. Произношу вступительные речи на вернисажах художественных выставок, принимаю участие, когда это нужно, в хождениях по высоким инстанциям, на семейных и дружеских застольях «работаю» тамадой, читаю стихи, исполняю романсы и частушки, запеваю хоровые песни. Что это в моем возрасте? Чудачество? Нелепость? Бравада? Не знаю. Может быть, эта активность не по годам является инстинктивным стремлением уйти от того безрадостного факта, что я остался один от своего поколения. Может быть, где-то есть мои ровесники, но я их не знаю. Самым близким мне по возрасту был Николай Соколов, последний из знаменитой тройки художников КУКРЫНИКСОВ.
