Дуглас Боттинг - Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер
Настроение Джеральду подняла телеграмма из Академии естественных наук Филадельфии. В ней сообщалось, что Джеральду Дарреллу присуждена престижная медаль Ричарда Хупера «в знак признания его заслуг в деле исследований в области естественной истории и охраны окружающей среды». Джеральд выписался из больницы в прекрасном состоянии духа. Об этом он написал родителям Ли: «В инвалидном кресле меня вывезли из больницы имени короля Эдварда VII в окружении рыдающих сестер. Меня доставили в Саутгемптонский аэропорт. Мое инвалидное кресло закатили в холодный угол, и все внимание привлек к себе Паттерсон (домашний тарантул Ли). Таможенники внимательно изучили его паспорт, свидетельство о рождении и сняли с него отпечатки пальцев. Наконец нам позволили подняться на борт самолета. Все так увлеклись Паттерсоном, что никто и не заметил, что мои бедра звенят так, словно через металлоискатель проходит ближневосточный террорист, увешанный оружием. Паттерсону напитков во время полета не подавали, а зато мне…»
Джеральд понимал, что его силы — как физические, так и общественные — весьма ограничены. Ему удалось чуть-чуть затормозить процесс исчезновения биологических видов с лица планеты, но остановить, не говоря уж о том, чтобы полностью прекратить, этот процесс было невозможно. С такой задачей не справился бы ни один человек. Но это не означало, что нужно опустить руки и смириться. Даже один спасенный вид — это уже триумф. И поскольку вымирание животных — дело рук единственного вида (человека), то, изменяя настроение и поведение этого вида, можно было спасти Землю. Однако реалистические цели организаций, занимающихся охраной окружающей среды, были весьма скромными. Победить вымирание и исчезновение было не в их силах. С чувством глубокой горечи Джеральд узнал о том, что 14 июля 1987 года было официально объявлено о том, что очередной вид — флоридский черный приморский воробей — исчез с лица земли. Это событие было трагичным само по себе, а кроме того, оно символизировало печальную судьбу животных, оказавшихся в полном распоряжении человека. «Как канарейка, предупреждающая шахтеров о том, что кислорода становится недостаточно, — писала флоридская газета, — исчезновение этой птицы является предостережением всем нам: «Мы все в опасности!»
В конце июля Джеральд и Ли вылетели на Корфу, чтобы принять участие в финальных съемках фильма «Моя семья и другие звери». Первый канал Би-би-си начал работу над этим десятисерийным фильмом еще в октябре. Бюджет фильма составил два миллиона фунтов. Этот проект осуществляли совместно отдел драмы и отдел естественной истории. Предполагалось, что каждую получасовую серию будет предварять трехминутный документальный фрагмент. На Корфу привезли двадцать скорпионов, десять богомолов, трех гигантских лягушек, множество змей, черепах, расписных черепашек-террапинов, сипух и специально обученных голубей. Помимо этого, было привезено шестьсот замороженных мышей, чтобы кормить змей. Маму играла Ханна Гордон, роль Спиро досталась Брайану Блесседу. Эксцентричную миссис Кралевски играла Эвелин Лэй, а светловолосый тринадцатилетний школьник из Кента, Даррен Редмейн, не имевший никакого актерского опыта, играл самого Джеральда Даррелла. Его задача осложнялась тем, что настоящий Джеральд Даррелл, теперь уже раз в пять старше, убеленный сединами, бородатый, опирающийся на трость, приехал на съемки. Джеральд дал съемочной группе множество бесценных советов, проанализировал сценарий и категорически потребовал права вето на выбор актрисы на роль мамы. Он чувствовал, что Ханна Гордон прекрасно справится с этой ролью: «Она совершенно великолепна. Ей удается воссоздать удивительную атмосферу нашей семьи, хотя она никогда никого из нас не видела».
Присутствие Джеральда на съемочной площадке очень вдохновляло кинематографистов и доставляло огромное удовольствие самому Дарреллу. Ему нравилось смотреть, как перед ним снова разворачиваются события его детства. Спустя пятьдесят лет ни один из домов, где в действительности жила семья Дарреллов, не подошел для проведения съемок. Сцены в землянично-розовом доме снимались на вилле Фундана возле Скриперо, интерьеры нарциссово-желтого дома снимались на вилле Куркумелли в Афре, а окрестности снимались вокруг виллы Богданос возле Пирги. Белоснежно-белый дом заменили домом Кириакиса в Пуладах. Основную трудность представляли не визуальные изменения окрестностей, а звуки восьмидесятых — шум машин, мопедов, моторных лодок и реактивных самолетов. «Несмотря на все трудности, — писал приятелю Джеральд, — (а когда они прилетели на остров, шел снег, потом у двух звукооператоров случились сердечные приступы, потом еще звукооператор-грек ухитрился попасть в ветродуйную машину) им удалось со всем справиться. Результаты весьма впечатляют».
Наконец-то волшебное детство Джеральда на магическом острове нашло свое воплощение в кино. Чтобы отметить это событие, Джеральд разослал специальные приглашения, разрисованные от руки, всем, кто принимат участие в этом проекте, на вечеринку и барбекю на огромной, прекрасной вилле Куркумелли в Афре:
«Настоящие Дарреллы приглашают других Дарреллов, Спиро, Тео, а также всех, кто принимал участие в съемках (в том числе и продюсера). Ради спасения репутации Би-би-си постарайтесь остаться трезвыми в течение хотя бы пятнадцати минут».
В конце лета Джеральд и Ли отправились во Францию, на свою ферму. Они решили отключиться ото всего, спокойно отдохнуть, почитать и поработать над книгами. Они оба поднимались рано — около половины седьмого. Джеральд приносил Ли чашку чая в постель, а потом они занимались своими делами: Ли возилась в саду, а Джеральд что-то писал. Иногда они отправлялись на рынок в Ним, пили кофе в местном кафе, но Джеральду не хотелось уезжать далеко от дома. За долгие годы он привык проводить послеобеденную сиесту на открытой террасе. Здесь он сидел до чая, а потом продолжал писать. Вечером он принимался готовить ужин. Слово «готовить» ему не нравилось. Он всегда говорил, что «сконструировал» карри или «построил» суп. Иногда он слушал романтичные любовные песни Арлетты, его любимой греческой певицы. Но Джеральд категорически запрещал всем вокруг слушать или играть песню «Дэнни Бой», проникнутую меланхолией и предчувствием скорой смерти.
Близкий друг Дарреллов еще со времен съемок «Натуралиста-любителя» Джонатан Харрис вспоминал: «Он постоянно что-то пил. Холодное пиво появлялось в его руке после завтрака и не исчезало в течение всего дня. Он был в хорошей форме, но, когда у него портилось настроение, он сразу же тянулся за виски, и вот это-то нас всех огорчало. Не думаю, что у него было много близких друзей — я имею в виду действительно близких, сердечных друзей. Я был одним из самых близких, но я не помню моментов по-настоящему сердечной близости между нами. У Джеральда было множество знакомых, но даже рядом с ними он оставался очень одиноким. Большую часть времени он проводил на людях. Его обществом были его жена, семья и «ребята». Он был очень близок со своим братом Ларри. Его очень тревожило, что Ларри, заметно отдалившийся от семьи в последние годы, может не приехать на Рождество. Ли вынуждена была звонить Ларри по нескольку раз». Связь Джеральда со старшим братом никогда не прерывалась. Они оба отдавали себе отчет в недостатках друг друга: Лоуренс считал, что Джеральд слишком много пьет, а Джеральд всегда полагал, что Лоуренсу стоило бы лучше относиться к своим женщинам. Но в трудные времена каждый из них мог рассчитывать на поддержку другого.
