Аркадий Полторак - Гросспираты
Обвинитель. Не помните ли вы приказа относительно ведения судового журнала?
Меле. Был издан приказ о том, что потопление и другие действия, противоречащие международным соглашениям, не должны заноситься в судовой журнал. Об этом следовало докладывать только по возращении и только устно.
Кранцбюллер. Вы разъяснили командирам подводных лодок, что он (приказ Деница. — А. П.) предполагает уничтожение спасательных средств и убийство команд? Это верно?
Меле. Не полностью... Когда командиры задавали вопросы, я только приводил те два примера, которые привели мне в штабе командующего подводными лодками. Из этого они уже сами делали вывод.
В сущности, своими вопросами к Меле защита добилась лишь того, что укрепила у судей уверенность в виновности Деница.
Главком или почтальон?
С каждым днем процесса настроение гросс—адмиралов становилось все более мрачным, хотя они и знали, что их защитники готовят один весьма эффектный ход, о котором никто пока не догадывается.
Да, много пришлось пережить Редеру и Деницу, когда обвинители предъявляли доказательства их виновности. И все же было нечто такое, что могло утешить господ адмиралов: дела многих из их соседей по скамье подсудимых оказались куда более тяжелыми. Как ни говори, пока еще обвинители не сумели доказать, что Редер и Дениц замешаны в действительно отвратительных военных преступлениях (морской разбой они не считали таковым).
Читатель помнит, с каким негодованием Дениц отклонял вопросы советского обвинителя о зверствах. И он и Редер заверяли трибунал, что об этих ужасах они узнали только в Нюрнберге. Дениц вообще был убежден, будто он угодил на скамью подсудимых только потому, что оказался преемником Гитлера.
— Именно поэтому я и сижу здесь. Но если бы мне предстояло все повторить, я не уверен, что поступил бы иначе...
А Редер? Разве история с Ленинградом не является свидетельством того, насколько расходились его взгляды и позиции Гитлера? Гитлер хотел полностью уничтожить Ленинград и издал по этому поводу специальный приказ «О будущности Петербурга». Редер же твердо высказывался за то, чтобы не разрушать город, а сохранить его целым.
Чем руководствовался он при этом? Гуманными мотивами? Или, быть может, стремлением сохранить исторические памятники? Теперь в Нюрнберге хотелось бы именно так представить дело, но не выходит! Подвел адмирал Шульте—Монтинг. В своих показаниях он сообщил об опасениях Редера за верфи, расположенные на севере Германии. Они могли пострадать от налетов союзной авиации. Редер считал необходимым перевести эти верфи на восток. Отсюда и вытекала его просьба к германскому верховному командованию не разрушать Ленинград, сохранить порт.
Но стоило только гросс—адмиралу узнать, что тотальное разрушение Ленинграда — воля фюрера, как он сам 29 сентября 1941 года издает приказ, который не оставляет места для сомнений. Документ этот тоже фигурировал в Нюрнберге. И все могли убедиться, что там сказано: «Фюрер решил стереть Петербург с лица земли», поэтому … прежние требования военно-морского флота» не могут быть приняты в расчет.
А каково отношение гросс—адмиралов к уничтожению коммандос — английских солдат, которые в форме своей армии забрасывались на территории, занятые противником? Редер и Дениц не настолько безграмотны в международном праве, чтобы не понимать —раз солдат воюет в своей форме, то в случае захвата он имеет право на жизнь, на режим военного плена. Между тем 18 октября 1942 года Гитлер подписал приказ о передаче всех захватываемых коммандос в руки СД, где они немедленно расстреливались. Гросс—адмиралы пытаются прикинуться простачками: они не помнят о таком приказе и что—то не очень хорошо представляют себе, законен он или нет.
Редеру и Деницу напоминают — штаб военно-морского флота специальным письмом распространил этот приказ по всем подчиненным ему соединениям. И тут же обвинитель спрашивает Деница:
— Одобряли вы этот приказ или нет?
— Я отнесся к этому приказу как к приказу возмездия.
Ни Дениц, ни Редер не хотят прямо назвать его преступным. И не мудрено! Дело в том, что в июле 1943 года Дениц, как главнокомандующий военно-морским флотом, сам издал приказ о передаче в СД для расправы захваченных флотом коммандос.
Обвинитель еще и еще раз спрашивает Деница о его отношении к приказу Гитлера, и бывший главком военно-морских сил идет на «уступку». Он говорит:
— Я отрицательно отношусь к этому приказу сейчас, после того как узнал, что данные, которые привели к изданию его, не были обоснованными.
Мысль ясна — когда штаб флота рассылал приказ, у Деница не было сомнений в его законности...
Дениц лжет. Лжет бессовестно и в то же время беспомощно, безнадежно. Обвинитель напоминает ему, что писалось в письме, адресованном командирам соединений по поводу приказа о коммандос: «Этот приказ не должен распространяться в письменном виде... После доведения его в устной форме до низших инстанций сам приказ командованием соединений должен быть изъят и уничтожен».
Значит, и тогда Дениц отлично сознавал незаконность, преступность этого документа и основанных на нем действий!
А Редер? Обвинитель зачитывает выдержку из дневника штаба военно-морского флота, в которой сначала сообщается о фактах расстрела коммандос, а потом говорится : «Мера была проведена в соответствии с особым приказом фюрера, но в противоречии с нормами международного права, так как эти солдаты были одеты в военную форму». Редер пытается отрицать существование такой записи. Обвинитель предъявляет ее адмиралу Шульте-Монтингу, который был тогда начальником штаба, и спрашивает его:
— Вам знакомы инициалы Редера? Скажите, свидетель, это выдержка из дневника боевых действий штаба ВМС?
Шульте-Монтинг. Да, я признаю, что это так.
Но вдруг Редера осенило. Он заявляет трибуналу, что в данном случае не может считать себя виновным, поскольку приказ о коммандос подписан не им, а Гитлером. Самому же Редеру довелось лишь передавать его «в нижестоящие звенья».
Я слушал эти объяснения Редера, и мне казалось, что, будь гросс-адмирал внимателен к тому, что происходило в зале суда, вряд ли он стал бы прибегать к такому аргументу. Главком флота не являлся просто почтальоном. Он передавал приказы Гитлера своим подчиненным для исполнения, о чем неизменно указывалось в препроводительных письмах.
Кейтель и Иодль повели себя умнее. Эти пробовали уверить суд, что, передавая тот или иной приказ Гитлера и сознавая его преступность, они в заранее обусловленной форме давали понять подчиненным нежелательность исполнения предписанного. В том же духе действовала и их защита. Адвокат германского генерального штаба доктор Латернзер, касаясь приказа Гитлера о расстреле советских военных комиссаров, заявил в суде:
