Семен Кувшинов - У стен столицы
Не знаю, стрельба ли противотанковых ружей или что-то другое помешало «юнкерсам» сбросить свой смертоносный груз, только они с бреющего полета взмыли вверх и ушли в облака.
Когда мы вновь собрались в доме, мой взгляд помимо воли часто останавливался на Сироткине. В училище это был тихий, скромный, почти незаметный курсант. Прошло несколько месяцев, как он прибыл на фронт, и его уже не узнать. Стал обстрелянным, опытным командиром. Он хорошо представлял, что ему делать в той или иной обстановке, не растерялся и во время налета вражеских самолетов. Сироткин с жаром рассказывал нам, что при таком же налете сержант Чекмарев сбил из своего противотанкового ружья низколетящий фашистский самолет. С тех пор ПТР стали использовать как зенитные средства.
Наш разговор нарушил горячий спор моряков, разгоревшийся прямо под окном. Сироткин решил вызвать бойцов, выяснить, в чем дело. Краснофлотцы вошли в дом и чуть ли не в один голос доложили, что за деревней упал и горит подбитый «юнкерс». И подбил его из противотанкового ружья, утверждали они, не кто иной, как Николай Войтинов. Пригласили командира взвода. Он подтвердил, что сбитый самолет, действительно, работа Войтинова. Было решено доложить об этом командованию и ходатайствовать о награждении моряка.
Поздно вечером 14 декабря наша пехота с боем освободила большое село Троицкое. Через час сюда прибыл штаб бригады. Безверхов с начальником артиллерии майором Трековым решили осмотреть оставленную противником технику: нет ли чего полезного для бригады? Было обнаружено оборудование санитарной части полка, много медикаментов, зубной кабинет, три санитарные машины.
— Это для нашей санчасти! — сказал комбриг, осматривая оставленное фашистами добро, и приказал адъютанту вызвать доктора.
Утром полковник получил приказ из штаба армии: «Двигаться на запад и к 22.00 выйти к населенному пункту Аксиниха, в 20 километрах от Троицкого». Тут же он распорядился выслать вперед дозор. Кто-то было усомнился в надобности такой предосторожности, когда враг бежит. Но комбриг дал понять, что свое решение он на обсуждение не выносит.
Сильно морозило после вчерашней оттепели. На штабной машине мы двинулись в назначенное место. По обе стороны дороги тянулся густой ельник. Приготовили пулеметы, гранаты. Вставили диски в автоматы: в прифронтовом лесу все может быть. И вдруг машина остановилась.
— Товарищ полковник, посмотрите! — обратился водитель к комбригу.
Все вышли и увидели страшную картину.
Вдоль дороги, по опушке невысокого ельника, растянулись в цепочку орудия горной батареи. Мы подошли ближе. Лошади лежат в упряжках. Возле орудий — трупы красноармейцев, запорошенные снегом. Батарея, видимо, уничтожена на марше еще осенью при отступлении наших войск. Следов от разрывов мин и снарядов не видно, ни одно орудие не повреждено. Майор Треков открыл ящики орудий — все на месте, лотки полны снарядов.
— Как вы думаете, отчего погибла батарея? — спросил Безверхов начальника артиллерии.
— Сейчас попробуем узнать.
Треков подошел и осмотрел несколько трупов лошадей и людей.
— Все входные пулевые отверстия — с левой стороны, со стороны леса, товарищ полковник, — доложил артиллерист. — Вероятно, батарея попала в засаду, которая была организована у придорожных кустов. Немцы, скорее всего, выбросили отряд в тыл нашей армии. А батарея не выслала вперед даже разведки. Была застигнута врасплох.
— Вот и результат! — заключил полковник Безверхов, посмотрев на командира, который не видел надобности в предосторожности. — Жалко, нет поблизости командиров батальонов, а то показать бы им это печальное зрелище. Без разведки и дозора — ни шагу, даже в своем тылу.
— Вы, Александр Дмитриевич, — обратился полковник к Трекову, — расскажите об этом своим артиллеристам.
Зрелище погибшей батареи вызвало у нас тяжелое впечатление. Мы молча сели в машину и продолжали путь.
Дзот замолчал
Покидая разграбленные и полусожженные населенные пункты, фашистское командование оставляло в них заслоны пехотных подразделений, вооруженных минометами, малокалиберными пушками и автоматическим оружием. Таким местом оказалась деревня Надеждино, находившаяся на перекрестке дорог в двух километрах от Троицкого. На Надеждино наступала одна из рот второго батальона. Развернувшись в цепь, бойцы быстро продвигались вперед. Но вот с правого фланга по наступающим внезапно открыл кинжальный огонь тщательно замаскированный пулемет фашистов. Пришлось залечь. Атака оказалась под угрозой срыва.
Командир взвода лейтенант И. П. Молодцов приказал старшине 1-й статьи Ивану Окулову уничтожить огневую точку противника.
Вокруг расстилалась снежная равнина. Старшина, прижимаясь к земле, пополз к огневой точке. Он рыл в снегу борозду и полз по ней. Руки коченели от холода, в сапоги и рукава набился снег. А на спине под полушубком липла к телу мокрая от пота тельняшка.
Но медлить было нельзя. Товарищи ждали. В стороне просвистели мины: немцы начали обстрел нашей позиции. Окулова теперь уже отделяли от огневой точки каких-нибудь 40–50 метров. И вот он, пригнувшись, вскочил и бросился в сторону дзота. Гитлеровец немедленно открыл огонь. Пробежав с десяток шагов, старшина остановился и… упал в снег, неестественно раскинув руки. Гитлеровец перенес огонь на наступающих.
Долго пролежала цепь моряков в тот день, прижатая к земле огнем фашистского пулемета. Столько же времени лежал перед дзотом и Окулов, решив окончательно убедить фашистов в том, что давно отдал богу душу. Моряку стало казаться, что ногам и рукам тепло. Это был верный признак того, что они коченеют. Окулов осторожно поднял голову, совсем недалеко от себя увидел амбразуру дзота. Рывком выдернул из-под себя автомат. Пальцы не сгибались. Еле нажал на спуск, дал длинную очередь по амбразуре. Дзот не ответил. Моряк подполз ближе, кое-как вставил запал в гранаты и метнул одну за другой две связки. Дзот окутался дымом. Путь для наступления роты был открыт.
«Кончаю. Спешу. Двигаемся дальше»
Эти слова взяты мною из письма одного моряка. Письмо, о котором идет речь, мне передал в штабе бригады наш почтальон, спросив, не могу ли я по почерку определить, кому оно принадлежит. Такая необычная просьба была вызвана тем, что воин написал на конверте вместо адреса получателя собственный адрес. Да при этом еще не указал своей фамилии, поставив лишь номер полевой почты. Пришлось вскрыть письмо в надежде по его содержанию узнать отправителя. Причину рассеянности бойца мне сразу объяснили те самые слова, которые я вынес в заголовок: «Кончаю. Спешу. Двигаемся дальше».
