Африкан Богаевский - Ледяной поход. Воспоминания 1918 г.
Положение впереди становилось все хуже.
Уже начинают отходить чехо-словаки, расстреляв все свои патроны; отдельные фигуры их стали спускаться с высот. К ним поскакал конвой Корнилова. Там – замешательство. Командир батальона капитан Неметчик лег на землю, машет неистово руками и прерывающимся голосом кричит:
– Дале изем немохль устоповать. Я зустану зде доцеля сам… (Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один.)
Возле него в нерешительности мнутся чехо-словаки, некоторые остановились и залегли. Текинцы снабдили их патронами и легли рядом. Открыли вновь огонь. Наступление врага приостановилось. Надолго ли?
Уже начинает изнывать Корниловский полк; заколебался один батальон, в котором убит командир… Густые цепи большевиков идут безостановочно, явственно слышатся их крики и ругательства. Потери растут. Мечется нервный горячий Неженцев – из части в часть, из боя в бой, видит, что трудно устоять против подавляющей силы, и шлет Корнилову просьбу о подкреплении.
Корнилов со штабом стоял у моста, пропуская колонну, сумрачен и спокоен. По его приказанию офицеров и солдат, шедших с обозом и по наружному виду способных драться, отводят в сторону. Раздали ружья и патроны, и две команды, человек в 50–60 каждая, с каким-то полковником во главе идут к высотам.
«Психологическое» подкрепление.
Действительно, боевая ценность его невелика, но появление на поле боя новой «силы» одним своим видом производит впечатление всегда на своих и чужих.
В это время моему полку было приказано усилить левый фланг корниловцев. В резерве ничего не осталось. «Психологическое» подкрепление подчинено было мне. Толку от него было мало. Я послал его на свой левый фланг, но там оно попало под фланговый пулеметный огонь красных и быстро отошло назад. По моему приказанию «мобилизованные» остановились, залегли и своим огнем оказали нам все же кое-какую поддержку.
Когда в бой было введено решительно все, что мы имели, боевое счастье улыбнулось нам: большевики, видимо, потеряли веру в свой боевой успех и ограничивались уже только одной стрельбой, не переходя в наступление.
Стоя на высоком стогу соломы за своими цепями, я хорошо видел все поле сражения: оно было непривычно широко для наших сил… У красных была видна почти сплошная линия цепей; у нас – коротенькие цепочки, такие маленькие и жалкие, с большими промежутками между ними. И все же большевики не решались атаковать нас.
Подъехал к моему стогу Корнилов со своей свитой, влез ко мне, взял бинокль и стал мирно беседовать со мной, как будто мы были вдвоем в уютном кабинете. А уютности было здесь не очень много.
Пули все время долетали до меня и раньше и уже тяжело ранили офицера, приехавшего ко мне с докладом.
С приездом Корнилова и его свиты, представлявшей заметную цель, огонь большевиков еще больше усилился. Стог рыхлой соломы на открытом поле был для нас весьма сомнительным прикрытием.
Так, с переменным успехом, бой тянулся почти целый день. Но вот настал психологический момент перелома боя: наша стойкость сломила упорство красных. У них не хватило смелости перейти в решительное наступление, у нас она нашлась. Корнилов верно схватил минуту для приказа перейти в атаку – и она вышла блестящей… В полном беспорядке большевики бросились бежать. Мы двинулись за ними.
И вот в это время по нашим бесконечно уставшим рядам, среди измученных раненых в обозе молнией пронеслась долгожданная радостная весть: «Покровский с кубанцами идут к нам на соединение».
Только тот, кто слышал тогда наше «ура», может понять ту безумную радость, какая охватила всех нас при этом известии… Сколько бодрости и светлых надежд влила эта весть в сердца утомленных бойцов…
И когда долетела она до арьергарда, где Боровский со своими юношами, как лев, отбивал атаки красных, капитан Капелька в безумном восторге вскочил на бруствер окопа с криком: «Ура, кубанцы с нами…» – и пал, мертвый, с пулей в лоб…
Роковое предчувствие оправдалось.
Пришли в станицу Рязанскую. Странное название в предгорьях Кавказа объясняется тем, что здесь были поселены во время завоевания Кавказа крестьяне из центральных губерний России, зачисленные в состав казачества Кубани, но сохранившие название своей губернии. Были здесь еще станицы Калужская, Пензенская, Смоленская и другие.
В Рязанской встретили нас с почетом, в котором чувствовался страх и неискренность. Впоследствии выяснилось, что рязанские казаки вместе с большевиками приняли участие в жестоком избиении несчастных черкесов в соседних аулах, с которыми у них давно были враждебные отношения. Убито было без всякого повода с их стороны несколько сот человек.
И вот, зная за собой это преступление, рязанцы боялись наказания за него. Но об этой ужасной жестокости мы узнали только в несчастных аулах, уже пройдя Рязанскую станицу…
После станицы Рязанской мы вошли в район черкесских аулов с непривычными для русского уха названиями: Несшукай, Габукай, Панажукай, Готлукой и другие. После домовитости казачьих хозяйств, уюта и даже некоторого комфорта домов в донских и кубанских станицах черкесские домики поражали убожеством, вернее почти полным отсутствием обстановки и уютности. Кое-где только мы находили матрацы. Жителей осталось мало. Напуганные большевиками, они со своим жалким скарбом и скотом ушли прямо в горы. Большевики зверски расправились с мирными черкесами. Помимо беспощадного расстрела и насилий над женщинами они жестоко мучили их. В одном доме мы нашли умиравшего старика с обгоревшими ногами, которого они засунули в горевшую печь; в других видели груду человеческих внутренностей.
Прибывший от Покровского разъезд, вызвавший такую радость добровольцев, сообщил, что он ведет все время бои верстах в пятидесяти к западу от нас и что его положение тяжелое ввиду превосходства противника в силах. Корнилов решил скорее идти ему на помощь, и поэтому мы сделали в два дня около 80 верст по ужасным, размытым дождями дорогам. Для несчастных раненых это было тяжким мучением; для многих из них при отсутствии перевязочного материала, хорошего ночлега и покоя этот крестный путь окончился смертью…
Наконец, 13 марта в ауле Шенджий мы встретились с генералом Покровским.
Генерал Покровский, убитый болгарскими жандармами в городе Кюстендиле в 1922 году, является одной из наиболее красочных фигур нашего бурного времени.
Смелый летчик, георгиевский кавалер, капитан Покровский после Великой войны попал на Кубань и в начале января 1918 года стал во главе собранного им отряда добровольцев, с которым и разбил большевиков в бою под Эйнемом, близ Екатеринодара, за что кубанским правительством и был произведен сразу в полковники.
