Лидия Громковская - Николай Александрович Невский
Еще в бытность свою в Петербургском университете, Ямагути выступил с рефератом «Импрессионизм как господствующее направление японской поэзии». Реферат был заслушан на первом общем заседании Русско-японского общества, а в дальнейшем по реферату была подготовлена книга с тем же названием. Книгу эту Невский хорошо знал. Первое заседание Общества состоялось в ноябре 1911 года, а уже через два года в личной библиотеке второкурсника Николая Невского появился небольшой томик, в котором были изложены взгляды Ямагути, зрелые и обоснованные, подтвержденные многочисленными примерами переводов японских стихотворений на русский язык. Сущность концепции Ямагути была оригинальной, давала обильную пищу для размышлений.
«Странность, вернее, своеобразие японской поэзии, которая так поражает европейца с первого взгляда, — писал Ямагути, — имеет своим основанием несколько причин.
Первою из них, мие кажется, являются психологические особенности японской расы: с одной стороны, большая по сравнению с европейцами близость к природе, любовь к ней, что, без сомнения, в свою очередь, является отчасти результатом климатических и вообще географических условий. Тонкая наблюдательность, живость делает японца человеком, легко поддающимся впечатлениям естественной жизни, которому вряд ли нужны острые возбуждения или грандиозные драмы для того, чтобы возбудить в себе поэтическое
чувство. С другой стороны — и это очень важно — отсутствие, или по крайней мере малое развитие, по сравнению с европейцами склонности к самоуглублению, к синтезу, к абстракции, и наоборот — интерес к деталям. При этом замечательная обостренная наклонность к непосредственному реагированию. Кроме того, картинность воображения, мышление конкретными образами, большая эмоциональная подвижность. А главное — громадная чуткость ко всему красивому!»
Ямагути утверждал, что то направление в искусстве и литературе, которое получило в Европе название импрессионизма, по сути своей является самобытным для Японии. И если Европа пришла к импрессионизму в результате долгого пути развития через смену ряда направлений и школ, то для Японии импрессионизм был ^явлением, изначально присущим в своих основных чертах ее культуре.
Вот японское стихотворение. Это всегда впечатление. Не картина, а всего несколько мазков кистью. Поэзия намека, где малейший оттенок выражения вызывает; волну ассоциаций. Суггестивность, как отличительная черта японской поэзии, требует подготовленного, одаренного воображением читателя.
Луны нет! И весна непрежняя! Один только я остаюсь все тот же.
(Аривара Нарихира, 825–880)
Настроение тоски, элегически-грустный намек на какие-то дорогие сердцу поэта события прошлого для тонко чувствующего читателя значат, может быть, больше, чем конкретные сведения о том, что автор посетил место, где в прошлую весну встречался со своей любимой.
Я скручу в нитку мои рыдания
и нанижу не нее жемчуг моих слез, —
писала поэтесса Исэ, жившая в конце IX века.
Ямагути подчеркивал, что для особого характера японской поэзии, может быть, «имело значение и то условие исторического характера, что в поэтическом творчестве Японии громадную роль играла женщина, внося присущие ей элементы — любовь к деталям, но вместе с тем изящество и мягкость. Этим можно отчасти объяснить, что хотя поэзия в Японии, как везде
5*
в свое время, расцветала при дворах разных властителей, но она совсем не обращает внимания на военную жизнь; напротив того, военные подвиги являются в ней не иначе как в одеянии бесконечной тоски и печали».
Перелистывая книгу Ямагути, Невский всякий раз поражался тому, как свободно излагает свои мысли по-русски японец. Впрочем, человек необычной судьбы, Ямагути, пожалуй, только по рождению был японцем.
Родившийся в г. Нагасаки, Ямагути Моити мальчиком был привезен в Россию. Жил он в семье купца Шевелева во Владивостоке, где его мать служила в няньках. С 12 лет воспитывался в г. Троицкосавске. В судьбе Ямагути принял участие потомственный почетный гражданин Троицкосавска Иннокентий Дмитриевич Си-ницын. Он дал возможность 12-летнему Ямагути поступить в Алексеевское реальное училище. Мальчик учился старательно, своего покровителя не посрамил. В аттестате у него были почти сплошь четверки, а успехи его по истории были оценены в пять баллов.
Оставаясь японским подданным и будучи буддийского вероисповедания, Ямагути решил поступить в Санкт-Петербургский университет, о чем и обратился с прошением на высочайшее имя. Разрешение' было дано при условии дополнительного испытания «из латинского языка в объеме гимназического курса». Испытание было произведено, ответы испытуемого «признаны удовлетворительными». Препятствий, казалось, больше нет. Но тут началась русско-японская война и вновь по инстанциям начали циркулировать бумаги.
Ректор университета засомневался: «Высочайшее повеление о разрешении зачислить Ямагути студентом Санкт-Петербургского университета вышло еще до конфликта России с Японией и перевести его в настоящее время без указаний на то высшего начальства я затрудняюсь во избежание могущих произойти недоразумений». Через два месяца министр народного просвещения 23 сентября 1904 года сообщает: «С высочайшего соизволения, я, по соглашению с Министерством иностранных дел, разрешаю ныне же зачислить японского подданного Ямагути в студенты факультета Восточных языков Санкт-Петербургского университета, с тем, однако же, условием, чтобы он не посещал университета до весенних экзаменов». Но это еще не все. Ямагути, что
бы стать студентом китайско-маньчжурско-монгольскогб разряда Восточного факультета, пришлось сделать следующее письменное заявление: «1904 года октября 7-го дня я, нижеподписавшийся, даю сию подписку в том, что во время пребывания в числе студентов или слушателей Императорского Санкт-Петербургского университета обязуюсь не только не принадлежать ни к какому тайному сообществу, но даже без разрешения на то, в каждом отдельном случае, ближайшего начальства не вступать и в дозволенные законом общества…».
В дальнейшем Ямагути перешел на китайско-японский разряд. Его учение затянулось, он получал длительные отпуска на родину, в Японию, «ввиду неудовлетворительного состояния здоровья». Наконец в сентябре 1911 года он был уволен из университета по собственной просьбе, не окончив курса. К тому времени он уже именовался Михаилом Иннокентьевичем Ямагу-ти-Синицыным.
«Июня 30-го дня 1906 года в Кяхтинской Воскресенской церкви был просвещен святым крещением японский подданный Моити Ямагути». При этом крестивший его протоиерей Милетий Куклин нарек его именем Михаил. Новоиспеченному Михаилу, студенту Петербургского университета, от роду было 24 года. И в Японию Ямагути вернулся, уже будучи православным, женатым на русской женщине Надежде.
