Марек Эдельман - Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко
Не получится.
Видно, что-то у нее в уме происходило… Не потому, что она отсюда уехала, и не потому, что жила в монастыре и коленки у нее были стерты и тому подобное. Не поэтому. Что-то там было… Она жила в идеальных условиях, мало кому из детей на свете жилось так хорошо, как ей, так что кончайте говорить глупости!
Вам одно нужно: чтобы я бил себя в грудь и каялся за то, что она покончила с собой без причины, ну или, может, были причины… психические.
Вам нужно, чтобы я чувствовал себя виновным. Это бы вам понравилось.
— А вы были строгим отцом? Мы понимаем, психология…
— Мои дети выросли людьми. Оба. А каким я был, не важно…
Станислав КраевскийМарек Эдельман — личность необыкновенная. Во многих отношениях; в частности потому, что был воплощением противоречивости. То, что он говорил, противоречило тому, что делал. Он говорил о человеке, как о частице природы: будто бы человек всего-навсего животное. И одновременно безоговорочно следовал нравственным законам, то есть вел себя совершенно не так, как животное. В обеих этих ролях он занимал крайние позиции. Говоря о человеке с позиции естествоиспытателя, не оставлял ему места для свободного волеизъявления. А когда требовал быть нравственным, исходил из того, что мы обладаем неограниченной свободой воли. Такого рода противоречивость часто встречается, но столь ярко выраженная — редко. Он говорил, что поведение человека определяют только врожденные рефлексы. Охотно приводил сравнения с поведением животных, например звериных стай, в которых самых слабых особей защищают, но если это невозможно — их бросают. И одновременно он был из тех людей, о которых с полнейшей уверенностью можно сказать: такой — вопреки всему — тебя не бросит. Поэтому следует принимать во внимание не столько его слова, сколько поступки. Точнее, его рассказы, вытекающие из опыта, а не общие рассуждения об устройстве мира и о том, что Бога нет.
В еврейской традиции вера — не самое важное. Гораздо важнее поведение человека. Вера бывает непрочной, бунт против Бога — часть взаимоотношений с Богом. Убежденный атеист остается человеком. Главное, чтобы он был человеком порядочным. Оценивать каждого надо по тому, как тот себя ведет. Да, по традиции человек должен быть на высоте требований — и моральных, и ритуальных. У евреев не десять, а шестьсот тринадцать заповедей. Но в жизни все гораздо сложнее.
Эдельман во время войны оказывался в ситуациях, настолько далеких от нормальных, что — и это правильно — не считал разумным всегда следовать обычным правилам. Еврейская религиозная традиция этому не противоречит. Известно, что заповеди нужно интерпретировать в зависимости от ситуации, в которую человек попадает. Например, во время войны некоторые раввины заменяли традиционную идею освящения божественного Имени (кидуш хашем), то есть мученичества (уповай на Бога, даже если ради этого придется пожертвовать жизнью), более подходящим к беспрецедентной ситуации постулатом почитания жизни (кидуш хахаим). А Эдельман, со времени памятного интервью, которое взяла у него Ханна Кралль, учит меня и всех нас, что заповедь, требующая почитать родителей, может означать призыв отправиться с ними в Треблинку. Чтобы не оставлять их без опеки. И что больше героизма проявляет не тот, кто стреляет, а тот, кто отдает другому свой цианистый калий.
Для Марека Эдельмана главное — человек, а не судьба евреев. Оказалось, что для него еврей — тот, кто живет в сообществе других евреев, с которыми говорит по-еврейски. Оказалось, что, в сущности — я должен это сказать и стараюсь говорить нейтральным тоном, хотя понимаю, что звучит это язвительно, — настоящими евреями он считает еврейские трудящиеся массы, создающие культуру на языке идиш. Таких масс уже нет, даже отдельных личностей почти уже нет, а значит — по его мнению, — нет и евреев. Мое — и подобных мне выходцев из ассимилированных семей — мнение было и остается совершенно иным. Можно стараться быть евреем даже в одиночку; если таких наберется десяток, можно вести полноценную религиозную жизнь. Даже если не знать ни слова на идише.
Соблюдение заповедей — форма свидетельства об Откровении. Это миссия. И задача этой еврейской миссии, во-первых — оценка истории с наивысшей, абсолютной точки зрения, а во-вторых — культивирование надежды на радикальное улучшение мира, то есть надежды абсолютной. Этот, как говорит Левинас, «терпкий вкус абсолюта» хранится в наших священных текстах, вернее, в традиции их изучения, а также в укоренившихся ритуалах. Марек Эдельман полностью игнорировал как ритуалы, так и тексты. Он одновременно олицетворял собой абсолютную моральную оценку и абсолютную надежду Таких людей не могут заменить нам традиции.
Великий религиозный мыслитель Авраам-Иешуа Хешель, тоже родом из Варшавы, подчеркивал, что не только человек ищет Бога (Эдельман, слыша такое, возмутился бы), но и — что важнее — Бог ищет человека. Я не знаю никого, кто бы стал раздумывать, попроси его указать направление этих поисков: Эдельман оказался бы одним из первых в списке кандидатов.
Станислав Краевский — философ, математик и публицист. Родился в 1950 году; активный деятель варшавской еврейской общины, сопредседатель Польского совета христиан и иудеев, научный сотрудник Института философии при Варшавском университете. Автор многих публикаций, посвященных межрелигиозному диалогу и истории евреев — в частности, книг «Тайна Израиля и тайна Костела» и «Евреи, иудаизм, Польша».
Не убивай
Не убивай — хотя многие считают, что правильнее было бы перевести слова этой заповеди: «Не совершай преступления убийства». Разница налицо. Нельзя незаконно отнимать жизнь, ибо это унижает достоинство человека, созданного по образу и подобию Божьему, и никому из людей не дозволено узурпировать право Бога распоряжаться человеческой жизнью. Хотя в Ветхом Завете прямо не говорится о последствиях нарушения этой заповеди, тем не менее ясно, что одним из многих наказаний за преступление убийства является кара смерти. Однако Христос в Нагорной проповеди ужесточил требования, запретив убивать врагов и даже совершать поступки, порождающие ненависть. Слово ведь тоже может убивать.
Но разве убийство (но не преступление убийства) — всегда нарушение Божьей заповеди? Даже во время войны, когда человек вынужден защищаться? Споры об этом ведутся столетиями. Пожалуй, наиболее резко высказывался Иоанн Павел II, осуждавший убийство не только невинного, но и агрессора.
8 сентября 1942 года, во время так называемой большой акции по уничтожению гетто, когда нацисты каждый день вывозят тысячи людей в Треблинку, они входят и в детскую больницу. Адина Бляды-Швайгер (Инка)[69], юный врач, чтобы не подвергать мучениям своих маленьких пациентов, дает им яд…
