Аркадий Столыпин - Записки драгунского офицера. Дневники 1919-1920 годов
Уже всё кончено. В зале первого класса лежат убитые и раненые. Кто-то умирает… Неужели разбойники ещё долго будут над нами глумиться?
Керчь
Апрель 1919 г.
Около деревни Старый Карантин идёт бой. Жителям поставили ultimatum: или сдаться и перестать явно и тайно помогать разбойникам, или же ожидать грозных репрессий. В море болтается какой-то кораблик, который должен помогать нам своей артиллерией. Наши конные опять пошли берегом моря. Цепи снова ведут наступление от зданий маяка. После короткого боя деревня занята, и красные загнаны под землю.
В деревне, оказывается, сидел всё время наш контрразведчик. Он выдаёт всех: человек 60 расстреляно и повешено. Потом вешают… самого контрразведчика за то, что он на многих наклеветал напрасно. Есть убитые и раненые с обеих сторон. Наши подвозят бочки с мелинитом и начинают снова бесконечные взрывы.
Отсюда из города любопытно за этим наблюдать. Сидишь себе под вечер на бульваре и наслаждаешься дивной погодой. Море, синее, как индиго, сливается с небом, и на нём изредка белеет какой-нибудь парус. Вечернее солнце пригревает прибрежный песок и золотит высокие тополя. Вдруг на чистом небе появляется высокий чёрный столб где-то за крепостью, за ним другой, третий… пятый… Словно гигантские грибы. Потом методично, через почти равные промежутки времени, тяжко громыхают пять взрывов. Вздрагивают листья на тополях.
г. Керчь
Апрель 1919 г.
Девять часов вечера. Звонок по телефону, очевидно, из крепости. У телефона голос Николая Старосельского. Видно, что он взволнован. Тяжело ранили Фиркса… Да… Возможно, что умрёт… Необходимо сейчас же достать санитарный автомобиль и вывезти его из Старого Карантина… Это всё, кажется… Вот тебе раз! Бедный Димка; неужели он умрёт? Ранен в левое лёгкое навылет…
С трудом достаю автомобиль. Он довольно комфортабельный и мягкий. Это легковая машина фирмы «Пежо». Быстро, несмотря на отвратительную дорогу, мчимся мы к крепости. При луне её чёрные форты, туннели, массивные ворота – всё это словно в сказке. Мелькают деревья, с громом переносимся через мост. Вот Карантинные ворота. Шофёр идёт берегом моря: должно быть, боится обстрела. Въезжаем в деревню. Встречаем солдат-гвардейцев; спрашиваем, где раненые – лазарет оказывается в здании школы.
Большая слабо освещённая комната полна запахом эфира, хлороформа и других лекарств. На стене большие карты частей света и рисунки для курса ботаники. Недавно ещё здесь зубрили малыши. Теперь страдания и смерть.
Долго не могу найти среди раненых Фиркса. Неужели это бледное, обросшее щетиной, старчески сморщенное и худое до неузнаваемости лицо – неужели это наш Димка? На нём нет рубашки и вся его грудь забинтована; волосы на голове сбились.
Он меня, должно быть, не узнаёт. В груди хрипит и клокочет: это кровь, которая заполнила лёгкое и мешает дыханию. Стараюсь его успокоить, но видно, он решил, что дела плохи, и пал духом. Потихоньку выхожу из комнаты и иду искать доктора. Доктор уверяет, что хотя рана тяжёлая, но опасности для жизни нет никакой. Чёрт его разберёт, врёт он, чтобы успокоить, или же правда рана несмертельная.
Все наконец готовы. Ещё одно вспрыскивание морфия, и автомобиль снова летит в сумерках ночи. Осторожно спускаемся мимо крепости к морю и тихо подъезжаем к городу. Я сижу рядом с шофёром. Внутри, у Фиркса, сидят Маклаков и писарь Голосовский. У всех винтовки наготове, так как это опасное место.
По городу мимо бульвара мы идём уже быстрее. Небо посветлело, и скоро будет рассветать. Вот и Воронцовская улица. По ней мы поедем к вокзалу. Но что это? Взрыв, что ли, или ручная бомба? Потом выстрелы: один, другой, потом опять взрыв, но уже ближе. Бегут вооружённые люди прямо толпой. Выстрелы уже рядом, потом вспышка света и оглушительно рвётся ручная граната на перекрёстке улицы. Шофёр старается повернуть автомобиль, мы пятимся, натыкаемся и снова останавливаемся. Сзади нас кто-то стреляет, кто-то кричит нам, но разобрать слов нельзя. Сбоку в другой улице снова рвутся бомбы и трещат выстрелы. Мы снова пятимся, поворачиваем и несёмся назад; кто-то кричит: «Стой!», но нам уже всё равно. Вдогонку летит запоздалая пуля и теряется где-то над домами. Мы спасены.
Когда всё уже успокоилось, мы снова двинулись к вокзалу и благополучно прибыли. Здесь полно раненых, преимущественно гвардейцев, офицеров и солдат из-под Старого Карантина. Худой обнажённый до пояса человек мечется, сидя в постели. Он даже не забинтован: маленькая дырочка в области печени просто залеплена крест-накрест пластырем. Он то беспорядочно размахивает руками, то крутит головой и что-то мычит. Потом постепенно затихает. Я встречаюсь с ним глазами, и не могу больше отвести своих. Постепенно глаза его теряют свой лихорадочный блеск и стекленеют. Потом делаются пристально-неподвижными и тусклыми. Это смерть.
Другой – рядовой Егерской роты – ранен в живот. Вся рубаха его черна от запёкшейся крови. Он лежит на спине и обмахивает живот этой заскорузлой кровавой рубахой. Должно быть, начало перитонита.
У одного офицера совершенно забинтована голова: говорят, едва сумели остановить артериальную кровь. В перевязочной кто-то отрывисто кричит, и там мелькают озабоченные сёстры то с инструментами, то с перевязочными материалами.
Как печальна и некрасива изнанка войны – та часть её, которая не описывается в романах и не изображается художниками и поэтами. Le rever de la medaille [31]…
г. Керчь. Завод
Апрель 1919 г.
Моё ночное дежурство кончается. Я стою на берегу моря и любуюсь восходом солнца. Картина восхитительная. Море, белое, словно серебро, начинает окрашиваться в медные тона. Оно молчит, немое и прекрасное. Зато в ветвях деревьев несмолкаемое щебетанье проснувшихся и голодных птичек.
Что-то странное делается в Заводе. Раздалось несколько орудийных выстрелов, и даже видны белые дымки разрывов; но странно, что стрельба в самом Заводе! Чуть ли не среди зданий и садов!! Если внимательно прислушаться, то слышна, правда, очень слабо, но всё же слышна перестрелка. Что там случилось? В эту минуту меня вызывают к начальнику гарнизона.
С Брянского завода сообщают, что совершено нападение врасплох на наши части и что много погибло и взято в плен «товарищами»; бой продолжается и оттуда просят подмогу. Положение отчаянное. Немедленно зазвонили телефоны. Я начал собирать людей и ждать автомобиля. Прошло 10-12-15 минут, а автомобиля всё нет. Наконец всё готово.
Уже часов 5 утра. Мы несёмся полным ходом по пыльному и сонному предместью. Вот места, где только что был бой. Около тюрьмы мы слезаем и цепью проходим по садам. Нет никого. В Заводе всё кончено, и мы опять опоздали.
