Елена Булгакова - Дневник Елены Булгаковой
Вчера пришел по делу Загорский (из Киева), внезапно почувствовал себя плохо, остался ночевать.
М. А. пошел с Колей Ляминым к Поповым, а мы с Загорским проговорили до рассвета о М. А.
— Почему М. А. не принял большевизма?.. Сейчас нельзя быть аполитичным, нельзя стоять в стороне, писать инсценировки.
Почему-то говорил что-то вроде:
— Из темного леса… выходит кудесник (писатель — М. А.) и ни за что не хочет большевикам песни петь…
М. А. вернулся с дикой мигренью (очевидно, как всегда, Аннушка зажала еду), лег с грелкой на голове и изредка вставлял свое слово.
Был пятый час утра.
31 августа.Были с М. А. у Вельса. Флигель во дворе (Волхонка, 8). Стеариновые свечи. Почти никакой обстановки. На столе — холодная закуска, водка, шампанское. Гости все уже были в сборе, когда мы пришли.
Американский Лариосик — румяный толстяк в очках, небольшого роста.
Алексей — крупный американец, славянского типа лицо.
Кроме них — худенькая американка-художница и двое из посольства Буллита. Говорила с ними по-немецки. Американцы пили очень много, но не пьянели. Потом оба секретаря (Боолен Чарльз и Тейер) уехали на вокзал — едут в Ленинград. А актеры пели по-английски песенки из «Турбиных» («Чарочку», «Олега»…).
Жуховицкий — он, конечно, присутствовал — истязал М. А., чтобы он написал декларативное заявление, что он принимает большевизм.
Была еще одна дама, которую Жуховицкий отрекомендовал совершенно фантастически по своему обыкновению:
— Родственница… (не помню, кому) из Государственной думы…
Дама:
— Я была на премьере «Дней Турбиных» (с ударением на «Тур…»). Радек ушел с первого акта…
Ох, дама! Ох, Жуховицкий!
2 сентября.Звонил Яков Леонтьевич с совершенно ошеломляющим заявлением — Станиславский уволил его из Театра.
По приезде он вызвал к себе Якова Л., похвалил его за работу, высказал удовольствие, что будет вместе с ним работать в этом сезоне, расцеловался на прощанье…
А на следующий день Егоров сказал Якову, что ввиду того, что Театр расширяется — Леонтьев не годится и будет другой. И пусть Леонтьев подаст заявление об уходе.
Яков сказал, что он с трудом дошел домой и дома свалился. Теперь болен. У него была путевка, он должен был выехать на Кавказ лечиться, — теперь все пошло прахом.
Как же Егоров должен был оклеветать Якова?!
Программа — американская — «Турбиных». В ней: «Your production of Mikhail Bulgakov's «In the Days of the Turbins» will be, I am sure, a landmark in the cultural and artistic approachement of our two countries.
A. Trojanovski.
Ambassador of the USSR»[8].
Сейчас идем в МХАТ на «Турбиных».
6 сентября.Итак. Второго мы опоздали и пришли ко второй картине. Федя дал места в шестом ряду, слева у среднего прохода. Американцы были налицо. Во втором ряду — Буллит с дочкой. Потом — рядом с Алексеем — Бланш Юрка, немолодая, некрасивая, но заметная, худая, длинная, крашеная блондинка. Чешка. Говорили по-французски. В партере же — Жуховицкий со своей знаменитой родственницей члена Государственной думы.
В первом антракте мы разговаривали с Юрка и Алексеем. Во втором — Вельс подвел Буллита. После чего все, под предводительством Феди Михальского, пошли за кулисы.
Миша рассказывал мне, что за кулисами знакомились с актерами: Хмелевым, Яншиным, другими. Ходили на сцену, на которой была уже выгорожена гимназия. Потом — в зал.
Выяснилось, что в партере сидят еще одни Турбинцы — из Праги. Тоже познакомились с М. А. Сказали, что, по плану фестиваля, они должны были пойти на «Интервенцию», но, узнав о «Турбиных», пришли во МХАТ.
В следующем антракте Буллит опять подошел к нам. Он сказал, что смотрит пьесу в пятый раз, всячески хвалил ее. Он смотрит, имея в руках английский экземпляр пьесы, говорит, что первые спектакли часто смотрел в него, теперь редко.
После спектакля — настойчивое приглашение Жуховицкого ужинать у него.
Пошли американские Турбины (трое) и мы. Круглый стол, свечи, плохой салат, рыба, водка и дама.
Третьего у нас были Леонтьев и Калужский. Бедный Яков совершенно раздавлен.
Енукидзе (они говорили) прислал в Театр распоряжение — оставить Леонтьева в Театре.
Нижний кабинет сначала растерялся, но потом как-то ухитрился даже не ответить.
Четвертого вечером у нас Коля Лямин и Патя Попов. Их распирает любопытство — знакомство с американцами! Они яростно уничтожали рокфор, который Оля днем привезла из Риги и который Миша выдавал им за американский.
Пятого сентября у нас были Оля и Женя Калужский вечером. А днем заезжал Яков Леонтьевич прощаться перед Ессентуками. М. А. с Сережкой были в это время на даче в Болшеве.
Сегодня, шестого, и Екатерина Ивановна и Фрося — выходные. Мы одни, втроем. У М. А. болит живот, чем-то окормили на даче. Сначала он занимался с Сергеем уроками, потом учил его шахматам.
Переложили американский вечер с седьмого на девятое.
По телефону — предлагают М. А. делать для кино «Обломова». М. А. разговаривал вяло.
Вечером заходил сосед — писатель Л. с просьбой напечатать и выправить письмо наверх — не печатают, отовсюду выставили, тяжело живется. Потом записка от А. — тоже из нашего дома — просит денег. Нашлось.
За окном, во дворе, играют на гармонике, поют дикими голосами.
7 сентября.Съезд писателей закончился несколько дней назад — банкетом в Колонном зале. Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно «эстетом»…
Сегодня суетливый день.
Массаж. Поликлиника. Домой. С М. А. в Театр на репетиции «Пиквика», потом — в город, поиски мебельной материи. Сережкин восторг от пломбира. Опять Театр.
Вышли из конторы, во дворе К. С. — без пальто, в шляпе. (Сказала о замужестве, вспомнили наш разговор в тридцать первом году.)
Станиславский попросил М. А. позвонить утром завтра к нему — надо говорить о «Мольере». Публика останавливалась у ворот, смотрела на Станиславского.
После обеда и сна диктовал «Ревизора».
Мысль — делать картину из «Следопыта». М. А. очень любит эту вещь.
8 сентября.В «Литературной газете» интервью Бланш Юрка. «Ей очень нравятся «Турбины», сколько в них лирической теплоты, как женственен образ Елены…»
По дороге в Театр встреча с Судаковым.
— Вы знаете, М. А., положение с «Бегом» очень и очень неплохое. Говорят — ставьте. Очень одобряет и Иосиф Виссарионович и Авель Сафронович. Вот только бы Бубнов не стал мешать (?!).
