Виктор Тельпугов - Парашютисты
- Теплый дождик, пусть дрыхнут пока. А вот с этим что делать будем?
Он положил перед Кузей пачку картонных мокрых коробок.
- Что это? Галеты?
- Какие галеты! Ослеп, что ли?
Кузя взял в руки одну из коробок, повертел перед заспанными глазами и вдруг вскрикнул:
- Неужели?
- Наконец-то сообразил! Тол, самый настоящий. Ты думал, солдат Кастерин ничего, кроме консервов, не узрел в фургоне?
- Я сам в суматохе одну тушенку хватал.
- Я тоже спешил, и темно еще там было, как у негра в сапоге. Но вот видишь...- продолжал он бережно прижимать к груди мокрые коробки с толом. Кузя готов был уже извиниться перед Кастериным, но тот вдруг испуганно засуетился:
- Огонь разводи! Живо!
- Ты что, спятил? Забыл, где находишься?..
- Разводи, говорят! Если размокнет, его уже не высушишь, дьявола.
Кузя попробовал еще что-то сказать, но Кастерин почти кричал:
- Нам взрывчатка нужна, понимаешь? Сейчас просушить еще можно.
Кузя долго не мог распалить огонь - руки не слушались. Наконец из-под дыма над мокрыми ветками хвои показалось пламя. Кастерин набросал сверху валежника и аккуратно положил на него все пачки тола.
Кузя шарахнулся в сторону.
- Не пугайся, десант. Ничего не будет страшного. Подсохнет - и все, ручаюсь. Испробовано уже. Эх ты, вояка...
Это было уже чересчур. Кузя собрал всю свою волю и сел у огня рядом с Кастериным. Он ясно видел, как покоробился и обгорел картон на толовых шашках, как стали обнаруживаться их желтоватые, почти белые на огне углы...
- Так и не взорвутся? - недоверчиво спросил он Кастерина.
- Взорвутся, когда надо, а сейчас подсохнут - и все. Но пересушивать тоже не надо.
- А что?
- Пересушивать опасно,- сказал Кастерин и голой рукой выхватил из огня одну шашку. - Эта готова, держи.
Кузя взял ее, перекидывая с одной руки на другую, отполз в сторону. Но Кастерин позвал его обратно.
- Сюда вот клади,- показал он на золу возле самого костра. - И держи вторую.
- И вот это тоже,- раздался Иннин голос.
На руке Кузи повисла небольшая, со школьный портфельчик, сумка с красным крестом. "Медицина" тоже, оказывается, не об одних консервах думала.
Перед тем как совсем оставить в покое Варшавку, они еще раз подошли к ней вплотную. Кузя снова нарезал бересты, Инна написала новый текст листовки, в которой говорилось, что немцам скоро придет конец.
- Они теперь этот почерк знают,- похвалил девушку Кузя.
- А что, разве неразборчиво? - не поняла его Инна.
- Нет, нет, вполне разборчиво. Рука просто мужская.
Кузя перевязал пачку листовок стеблем осоки и метнул ее из кустов на дорогу. Листовки веером рассыпались по асфальту.
- Точность снайперская,- сказал Кастерин.
- Не зря бабы нас картошкой и хлебом кормили,- поглядев на Кузю, сказал Слободкин.
- Картошкой и хлебом? - переспросил Кастерин, начавши забывать вкус и того, и другого. - И как оно получается? Есть можно?
Сказал и громко сглотнул слюну.
- Проходит,- вполне серьезно ответил ему Кузя и тоже сглотнул. Что-то мы про жратву разболтались? А? Надо срочно сменить пластинку. И пошли, братцы, пошли!
Двинулись в путь. Решено было наказывать того, кто первый заведет разговор о еде. Шли молча, о голоде не говорили и даже не думали. Думали совсем о другом - о том, что с каждым шагом все ближе излучина Днепра, а там - свои. Встретят, развяжут кисеты, накормят...
- Накормят? Кто это бухнул, признавайся! Ты, что ли, Кастерин?
- Последний раз. Больше не буду.
- Дать ему два наряда вне очереди.
- Сбавить ему вдвое за честность...
Но постепенно шутки умолкли. Лесные скитальцы уже не шли, а тащились по топким комариным болотам, все больше теряли силы. У Слободкина нестерпимо болело ребро, не давая ему покоя ни днем ни ночью. У Кузи ныла нога. Инна пробовала хоть как-то облегчить страдания ребят, но ничего не могла сделать. И трофейные медикаменты не помогали. Ей оставалось только одно - утешать ребят. Опять был потерян счет времени, как после того, первого, ночного боя в лесу.
И вдруг... В какой день это случилось? В какой час? В какую минуту? Этого никто из них не мог потом припомнить.
В воздухе еще и не пахло Днепром, к излучине которого они так упорно продирались, еще гнилой запах бесконечных болот дурманил до тошноты и без того кружившиеся головы, когда в одной из чащоб отряд "Победа" набрел на взвод десантников. На целый взвод!
Увидев перед собой три десятка бородачей с голубыми петлицами, счастливые скитальцы кинулись навстречу однополчанам, чтобы скорее обнять их, расцеловать. И обняли и расцеловали. И только тогда поняли, что взвод-то это не какой-нибудь - их родной, собственный! Подраненный, обтрепавшийся, обросший бородами чуть не до самого пояса, но именно свой, долгожданный, кровный взвод! С оружием. С командиром во главе.
- Ребята! Гляньте! Кузя! Нет, вы только гляньте! И Слобода-борода в придачу! - неслось со всех сторон.
- Вы ли это, ребята?..
- А вы?
- И мы - мы.
- Ну, если так, зачисляю вас на довольствие, хотя никакого приварка не обещаю пока.
Это сказал уже не кто-нибудь - сам Брага! И, хозяйским глазом взглянув на Инну и Кастерина, строго спросил:
- А это что за народ? Какого полка люди?
- Нашего, товарищ старшина,- ответил Кузя. - Сейчас все объясним. Полк не полк, но лесной отряд перед вами, "Победа" называется. А вы живы-здоровы, товарищ старшина?
- Полагается, Кузнецов, здоровым быть и даже живым. Сколько не виделись? Месяц? Да, около того. Ну, хватит, кончаем лесную жизнь, к своим выходим. Подтянуть ремешки, и вообще вид, внешний вид мне дайте! Как чувствуете? Сапоги, я вижу, разбили.
Нет, месяц положительно маленький срок, чтобы люди изменились. Особенно такие, как Брага.
- Товарищ старшина, а дальше-то как? - спросил Кузя.
- Из штаба распоряжение - нажать на все педали. По пути в бои больше не ввязываться, только разведку вести, брать "языков".
И вдруг совершенно неожиданно достает Брага из вещмешка
пару сапог.
- А ну-ка примерь.
И Кузя - самый счастливый человек на свете:
- Спасибо, товарищ старшина!
- Скажи спасибо господу богу.
- Ну, спасибо тебе, господь бог, если такое дело.
- Теперь береги. Других не будет до самого конца войны. Ты знаешь, на сколько одна пара дается?
- Знаю.
- Носи аккуратней. Здесь - с кочки на кочку, а в Берлине асфальт. Да и тут есть дороги хорошие...
Рад-радешенек Кузя, ходит от одного человека к другому, хвалится обновой. Встретил Инну, она поглядела на сапоги и говорит:
- Не особо, конечно, но...
- Но все-таки сапоги,- помогает ей Кузя.
- Вот именно. А нога ваша как? Болит еще?
- Сейчас почти не болит.
- Ах, сейчас? - делает Инна ударение на этом слове. - А говорили совсем не болит.
