Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Женя, как он просил его называть, привез меня к какому-то солидному жилому дому в переулке возле Метростроевской улицы. Проводил к двери на первом этаже и нажал на кнопку звонка. Тут же он ушел.
Дверь отворилась не сразу. Чуть в глубине прихожей стоял знакомый по фотографиям Андропов. Это был высокий, но сутулящийся, седовласый и румяный человек. Очки с легкими дужками, карие внимательные глаза, радушная улыбка, отлично сшитый и отутюженный темно-синий костюм, вся манера держаться сразу же располагали к нему.
На улице было тепло. Я пришел в обычном костюме. Юрий Владимирович протянул руку. Мы поздоровались. Квартира, как я заметил, была большая, хорошо обставленная, но не его. Андропов пригласил пройти в комнату, где в центре стоял крытый скатертью круглый обеденный стол. На столе несколько разнообразных бутылок — коньяк, водка, какое-то марочное вино, хрустальный кувшин с соком, хрустальные бокалы и рюмки, ваза с фруктами и другая — с конфетами.
— Ты извини, что я принимаю не в своем кабинете, а здесь… — обвел он помещение рукой. — В комитете и около него очень много глаз, среди которых могут оказаться случайно твои знакомые и недоброжелатели… Я думаю, тебе совсем не надо, чтобы начались пересуды…
Я горячо поблагодарил Юрия Владимировича за помощь, оказанную им в связи с моим утверждением в академии, и заодно вполне согласился с желанием сохранить мое доброе имя, то есть чтобы никто не подумал, будто я — сотрудник КГБ.
Потом Андропов предложил поднять бокал за мое поступление в академию и спросил, показывая на бутылки:
— Водку, коньяк или коллекционное массандровское?
Я сказал, что, конечно, крымское легкое. Он, взяв бутылку, хотел налить в большой фужер.
— Нет, нет! — взмолился я, закрыв фужер одной рукой, а другой подставляя Юрию Владимировичу маленькую рюмашечку.
— Что же, в академии перестали пить крепкие вина? — задал провокационный вопрос Юрий Владимирович.
— Нет!.. Просто я белая ворона среди журналистов и почти не употребляю горячительных напитков… — признался я.
— Да, с твоей нервной системой отъявленного драчуна употреблять горячительное было бы опасно… — пошутил Андропов, намекая на известные ему мои драки с Бурковым.
Юрий Владимирович налил себе сока из кувшина, мы чокнулись, и я пригубил из своей рюмки какой-то райский напиток.
Андропов, отпив с полфужера, поставил его и стал очень серьезен. Без предисловий он спросил меня:
— Ты слышал когда-нибудь о Шелепине и шелепинцах? — Очевидно, эта тема причиняла ему тогда беспокойство. Именно в самом начале 70-х годов шелепинцы усилили свой натиск на Брежнева.
— Конечно слышал, — сказал я. — В октябре шестьдесят четвертого они были главной силой, которая свергла Хрущева и хотела захватить власть.
Юрий Владимирович чуть склонил голову набок и с еле заметным удивлением снова спросил:
— А дальше что было?
Мне отчего-то, возможно от необычного вина, стало весело на душе, и я брякнул, не подумав, с кем говорю:
— А дальше… Лет этак через сорок в учебнике по истории партии напишут, что Брежнев очень вовремя выгнал Шелепина, снял с КГБ его дружка Семичастного, поставив на этот пост Андропова…
Юрию Владимировичу тоже стало весело. Он расхохотался. Отсмеявшись, он снял очки, протер их большим белым носовым платком.
— Мне Конрад Михайлович говорил, что у тебя нестандартное мышление, но ты что-то совсем распоясался… — сказал он серьезно, но глаза его продолжали смеяться. И добавил: — В ответ на твою откровенность я расскажу тебе, как развивалась ситуация в АПН начиная с апреля нынешнего года, с вашего юбилейного номера журнала «ММ».
Я насторожился. Было очень интересно узнать закулисную историю снятия Буркова.
Андропов, откинувшись на стуле, уже совсем бесстрастно начал рассказывать:
— Шелепинцы до сих пор не смирились со своим поражением и ищут опоры в ЦК и политбюро против Леонида Ильича. Бурков, без пяти минут секретарь ЦК, оставался при власти их главной пробивной и информационной силой. Некоторые заведующие отделами ЦК и даже более влиятельные персоны очень крепко его поддерживали. Михаил Андреевич Суслов, стоящий на стороне Брежнева, никак не мог найти приличный повод снять последнего самого высокопоставленного активного шелепинца — Буркова. Бурков вел себя исключительно осторожно. Но тут как раз появился ты, драчун, со своей докладной запиской о контрольном номере юбилейного журнала «ММ». Бурков так рассвирепел, что потерял всякую осторожность. Твою записку передали Суслову в тот же день, когда ее отверг Бурков. Ее читали и Михаил Андреевич, и Леонид Ильич, и я. Все мы поразились твоей смелости. И вот наконец появился желанный повод убрать Буркова. Так что твоя записка стала для него банановой кожурой на паркете…
Отпив глоток сока, Андропов продолжал:
— Немедленно была создана комиссия. Часть ее вылетела в Хельсинки и учинила финансовую ревизию Огнивцеву. Кстати, у него нашли точно такие же финансовые нарушения, как и у твоего бывшего шефа в Стокгольме… NN… кажется… Мне о твоей борьбе с казнокрадом из ГРУ и его московскими покровителями рассказывал когда-то Конрад Михайлович…
Я поразился памяти Юрия Владимировича — она удерживала столь незначительные для него, по моему мнению, факты четырехлетней давности. Очевидно, здесь играла свою роль и его патологическая ненависть к коррупции и взяточникам. Может быть, эта ненависть частично и привлекла его изначальное внимание к моей скромной персоне?
— А потом и появилось «Постановление секретариата ЦК КПСС о журнале «Спутник», сделанное на основе твоей записки. Хотя журнал этот, по правде говоря, очень нравится Леониду Ильичу и мне… Но чтобы вывести тебя из-под незаслуженного удара, Суслов распорядился пальнуть в Буркова не через журнал «ММ», а именно через «Спутник».
Мы проговорили еще минут сорок на разные актуальные международные и партийные темы. Я при этом робко вытащил из вазочки и съел одну за другой две чудесные конфеты. Это был чернослив в шоколаде, с миндальным орешком внутри, пропитанный ромом. Андропов встал, давая понять, что беседа окончена. Он еще раз похвалил меня за неординарность мышления и сказал, что хотел бы вот так, неформально, встречаться со мной раз в месяц или два, как получится, чтобы подискутировать по разным проблемам.
— Я люблю беседовать с молодыми, у которых свежие мозги, — признался он.
Но прежде чем проводить меня до двери, он опорожнил почти всю вазочку с понравившимися мне конфетами в глубокие боковые карманы моего пиджака.
Следующая наша встреча состоялась месяца через полтора. Мне позвонил Женя Калгин и назвал время и адрес, куда я должен был прибыть самостоятельно.
