Герхард Кегель - В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста
Я сосредоточил внимание прежде всего на экономических проблемах, на происходивших в польской экономике процессах, на вопросах внешней торговли. Скоро я приобрел репутацию хорошего знатока в этой области. И когда меня стали привлекать для консультаций по данной проблематике миссия и позже посольство, а широко известный экономический еженедельник «Дер дойче фольксвирт» начал не только от случая к случаю публиковать мои небольшие статьи, но и заказывать мне также закрытые информационные обзоры, я мог сказать, что добился признания как корреспондент по вопросам экономики.
Мое решение при любых обстоятельствах стать в ряды подпольных борцов против ненавистного фашистского режима еще более окрепло в связи с лейпцигским процессом о поджоге рейхстага. Как и десятки тысяч других антифашистов, я с волнением и с растущим воодушевлением следил за процессом в Лейпциге. Я был очень рад тому, что имел в Варшаве возможность читать зарубежные газеты. При этом меня интересовали прежде всего газеты, которые ежедневно печатали подробные, со всеми деталями сообщения о ходе процесса.
Мудрость и мужество, которые каждодневно проявлял Георгий Димитров, защищая КПГ, международное коммунистическое движение и свою честь коммуниста и борца за лучшее будущее, укрепляли также и мою уверенность в нашей конечной победе. Его всегда выдержанное в наступательном духе противоборство с Герингом, гитлеровским имперским судом и другими высокопоставленными представителями «тысячелетнего» фашистского рейха разоблачало преступный характер фашистского режима и в то же время его гнилость и слабость. Я восхищался этим коммунистом, который из беззащитного, закованного в цепи пленника, положение которого казалось почти безнадежным, в результате бескомпромиссной борьбы превратился в беспощадного обвинителя. Я впервые видел запятнавший себя кровью фашистский режим на скамье подсудимых перед всей мировой общественностью.
Восстановление прерванной связи
С первого же дня в Варшаве я стремился восстановить связь с активными борцами против гитлеризма, которая была прервана в результате массовых арестов в Бреслау. В то время в Варшаве должен был находиться хорошо знакомый моему другу, бывшему адвокату в Бреслау, активный коммунист и антифашист Рудольф Гернштадт. У нас имелись основания полагать, что у него существовали связи, которых мы искали, и что он сам участвовал в борьбе против гитлеровского фашизма. Я с нетерпением стремился как можно скорее включиться в такую борьбу.
Но это оказалось совсем не просто и потребовало немало времени. Прошло несколько месяцев. Тогда подобная затяжка вызывала у меня раздражение. И лишь позднее я понял причины такой осмотрительности и потребовавших немало времени изучения и проверки моей политической биографии. В конечном итоге было условлено о встрече с одним из руководителей боевой организации, которая в дальнейшем заняла почетное место в героической антифашистской борьбе против гитлеровского режима, – в гестапо называли эту организацию «Красной капеллой». Эта встреча, в ходе которой состоялся подробный разговор, была проведена в фешенебельном кафе на улице Курфюрстендамм в Берлине.
Поскольку я тогда жил и работал в Варшаве, мое сотрудничество с указанной группой антифашистов являлось довольно слабым и недолговременным. В Варшаве была создана особая организация участвовавших в антифашистской борьбе патриотов. В состав этой небольшой варшавской группы кроме Рудольфа Гернштадта и меня входила и незабвенная Ильза Штёбе. Нашу опасную деятельность поддерживала также моя жена и соратница, с которой мы поженились в 1935 году и которую я забрал к себе в Варшаву.
Ильза Штёбе попала в 1942 году в руки гестапо и в канун рождественских праздников была казнена на гильотине нацистскими палачами. Ее мать, которую Ильза очень любила, фашисты заключили в женский концлагерь Равенсбрюк, где она умерла от голода и жестоких побоев. Погиб от рук нацистов и ее сводный брат Курт Мюллер. Так была уничтожена вся семья.
Ильзе Штёбе я обязан тем, что остался в живых. Когда ее расспрашивали обо мне в застенке гестапо, она не выдала меня, рассказав лишь то, что не могло причинить мне вреда. За несколько дней до своего мученического восхождения на эшафот она в беседе со своей подругой по несчастью выразила глубокое удовлетворение тем, что ей удалось спасти нескольких товарищей и членов их семей. Одним из них являюсь я. Она любила жизнь, любила немецкий народ и очень хотела участвовать в строительстве социализма в новой Германии.
Удивительное предложение
В конце 1934 – начале 1935 года меня пригласил к себе посол господин фон Мольтке. Незадолго до того, в ноябре 1934 года, в связи с повышением германской миссии и миссии Польши в Берлине до уровня посольств он получил ранг посла.
Посол, принявший меня в присутствии заведующего отделом торговой политики Крюммера, сказал мне примерно следующее: крутой поворот к лучшему в отношениях с Польшей и значительное расширение германо-польских торговых отношений, к чему стремится имперское правительство, обусловливают необходимость усиления отдела торговой политики путем включения в его состав знающего дело и язык сотрудника. Работник посольства, который в определенной мере занимался этими вопросами, в скором времени должен вернуться в Берлин. Дело, таким образом, довольно срочное. Он, как и Крюммер, следил за моими публикациями, касающимися главным образом экономики Польши и наших с ней торговых отношений, – о них постоянно докладывал им пресс-атташе. Министерство иностранных дел не имеет сейчас возможности прислать из Берлина сотрудника с хорошим знанием актуальных проблем экономического развития Польши и польского языка. И вот они хотят спросить меня, готов ли я взять на себя одну из задач отдела торговой политики посольства.
Я поблагодарил за доверие, но попросил дать мне время, поскольку этот вопрос следует всесторонне обдумать. Ведь, в конце концов, дело идет о серьезном изменении моего профессионального и личного положения. Посол сказал, что не возражает, и предложил, чтобы я поддерживал связь с доктором Крюммером, обсудив с ним также детали моего возможного поступления на службу в посольство.
Как сообщил мне Крюммер, в посольстве убеждены, что в Берлине можно добиться утверждения меня в качестве научного сотрудника с месячным окладом в размере 750 марок. Но тут есть одна загвоздка. Он знает, что я не являюсь членом НСДАП, а МИД запрещено принимать на работу людей, не являющихся членами этой партии. Он обо мне уже говорил с господином Бюргамом, сотрудником посольства среднего ранга, являющимся одновременно главой парторганизации НСДАП в Польше, входящей в состав общей зарубежной организации этой партии Бюргам готов поддержать мою кандидатуру в своей организации в Берлине, но может сделать это лишь при условии, что я по крайней мере обращусь к нему с заявлением о приеме в партию.
