Анри Шарьер - Бабочка
Мы хорошо проспали всю ночь, а утром приготовили кофе. Я помылся, и Матурет скальпелем побрил нас с Кложе. У самого Матурета борода еще даже не растет. Когда я поднимаю с земли фуфайку, которую снял перед мытьем, из нее выпадает громадный черно-бархатный паук, с длинными усами, заканчивающимися шариками платинового цвета. В нем, по крайней мере, 500 граммов. С чувством отвращения я давлю его.
Мы вытащили из лодки все вещи и, в том числе, маленький бочонок воды. Иисус переборщил, наверно, положив слишком много калия для лучшей сохранности воды, и она отливает синим. В плотно закрытых бутылках хранятся спички. Компас оказался обычным школьным прибором и показывает лишь части света — без градусов. Мы сшиваем мешки в виде трапеции и прикрепляем их веревками к двухметровой мачте. Я делаю передний парус в виде равностороннего треугольника. Он заставит нос лодки подниматься над волнами.
Мы укрепляем мачту, и я замечаю, что дно лодки очень непрочное: углубление для мачты безнадежно испорчено. Лодка вся гнилая. Этот гад Иисус посылает нас на смерть. С тяжелым сердцем я говорю об этом друзьям. Я не имею права скрывать это от них. Что будем делать? Когда Иисус вернется, заставим его обеспечить нас более надежной лодкой. У меня нож и топор. Пойду с ним в деревню в поисках другой лодки. Это опасно, но еще опаснее выйти в море в этом гробу. С пищей все в порядке: он положил бутыль масла и полные коробки кукурузной муки. С этими запасами можно долго протянуть.
Мы находимся здесь уже четыре дня и пять ночей. В одну из ночей шел проливной дождь, а утром, за кофе, я думал о том, какая сволочь Иисус. Из-за каких-то пятисот или тысячи франков он посылает троих человек на верную смерть. Я спрашиваю себя, не стоит ли убить его, после того как он достанет другую лодку?
Крики птицы преследуют нас в этом маленьком мирке — крики столь резкие и неприятные, что я велю Матурету взять нож и пойти посмотреть. Он возвращается через пять минут и зовет с собой меня. Мы отходим от лодки на 500 метров, и я вдруг вижу замечательного фазана, в два раза крупнее любой курицы. Он схвачен лассо за ногу и висит на ветви вниз головой. Одним ударом ножа я отрубаю ее и прекращаю пронзительные крики. Вес фазана примерно килограммов пять. У него петушиные шпоры. Мы решаем съесть его, но понимаем, что кто-то поставил капкан и он, наверно, не единственный. Пойдем посмотрим. Мы возвращаемся на то же место и обнаруживаем нечто странное: на расстоянии десяти метров от ручья, параллельно ему, и на высоте трех сантиметров от земли протянута веревка, замаскированная зелеными ветками. Вблизи от нее — калитка, за которой спрятано лассо из латунной нити, привязанное к ветви. Животное натыкается на преграду и в поисках выхода направляется к калитке; лассо захватывает ногу животного и освобождает ветвь. Животное так и висит в воздухе, подвешенное за ногу, пока не приходит охотник.
Это открытие портит нам настроение. Преграда выглядит прочной, значит, построена она недавно, и мы стоим перед опасностью обнаружения. Теперь днем нельзя разжигать огонь: охотник ведь не придет ночью. Мы решаем сторожить по очереди на подходах к западне. Лодку и вещи мы прячем под ветками.
Я сторожу с десяти часов утра. Ночью мы съели фазана (а может быть, курицу, точно не знаем). Мясо и суп получились замечательными. Каждый из нас съел по две миски. Я сторожу, но мое любопытство возбуждают черные большие муравьи, которые перетаскивают в муравейник тяжелые листья. Длина каждого муравья около полутора сантиметров. Каждый несет на себе огромный кусок листа.
Я слежу за ними и обнаруживаю удивительную организованность. Несколько муравьев быстро и с невероятной точностью отрезают одинаковые куски от гигантских банановых листьев. Внизу поджидают муравьи, отличающиеся от первых внешним видом: у них на челюстях серая полоска. Они выстроились полукругом и следят за носильщиками, которые цепочкой подходят справа, а потом сворачивают налево, к муравейнику. Выйдя из строя, они быстро нагружают себя листьями, но иногда, из-за спешки, возникают пробки. Тогда вмешиваются муравьи-надзиратели, которые толкают муравьев-работников на место. Не знаю, в чем провинился один из муравьев, но надзиратели вывели его из ряда. Один из них оторвал муравью голову, а другой разодрал его тело. Надзиратели остановили еще двоих работников. Те опустили на землю груз, ножками вырыли две ямки, и надзиратели засыпали их тела землей.
Голубиный остров
Я был настолько погружен в окружающий меня мир, что голос человека, раздавшийся у меня за спиной, заставил меня вздрогнуть:
— Не двигаться с места. Повернуться.
Это мужчина с обнаженной грудью, в шортах цвета хаки и красных кожаных сапогах. В руках у него двустволка. Он среднего роста, широкоплечий, загорелый, почти лысый, нос и веки покрыты синей татуировкой. Посредине лба у него вытатуирован жук.
— Ты вооружен?
— Нет.
— Один?
— Нет.
— Сколько вас?
— Трое.
— Веди меня к своим друзьям.
— Не могу. У одного из них есть винтовка, и я не хочу, чтобы ты был убит прежде, чем я узнаю твои намерения.
— О! В таком случае не двигайся с места и говори тихо. Вы те самые трое парней, что сбежали из больницы?
— Да.
— Кто из вас Бабочка?
— Я.
— Можешь себя поздравить — твой побег произвел в деревне настоящий переворот! Половина бывших заключенных задержана.
Он подходит ко мне, опускает дуло винтовки и протягивает мне руку:
— Я Бретонец в Маске. Слышал обо мне?
— Нет, но я вижу, что ты не охотишься на людей.
— Ты прав, я ставлю силки, чтобы ловить кур. Одну из них сожрал тигр или вы.
— Мы.
— Хочешь кофе?
В ранце у него термос; он наливает кофе мне и себе.
Я предлагаю ему пойти к моим друзьям. Он идет и усаживается с нами. Тихонько посмеивается над тем, как ловко я его провел с ружьем, и говорит мне:
— Я тебе поверил, потому что ни один из охотников на людей не хотел выйти на поиски, — все знали, что у вас есть ружье.
Он рассказывает, что живет в Гвиане двадцать лет. Пять лет назад его освободили. Ему сорок пять лет. Он сделал глупость, изрисовав свой нос, и теперь жизнь во Франции его не интересует. Он любит лес и находит в нем для себя пропитание: заготавливает змеиную кожу, ловит тигров, коллекционирует бабочек, но главный его промысел — ловля живых фазанов, одного из которых мы съели. Каждого фазана он продает за 200–250 франков. Я предлагаю ему деньги за съеденного фазана, но он отказывается и даже обижается. Он рассказывает:
— Это лесной петух. Он никогда не видел домашних кур, петухов и людей. Я ловлю его и продаю в деревне хозяину одного из курятников. Вечером его сажают в курятник, а утром, когда открывают двери, застают его за странным занятием: он как бы пересчитывает кур. Он ходит с курами, ест тоже, что и они и… смотрит во все стороны. Это незаменимый сторожевой пес. Вечером он стоит у дверей. Невозможно понять, каким образом ему становится известно, что не хватает одной или двух куриц, но он отправляется их искать. Он толкает их клювом, как бы желая научить приходить вовремя. Он убивает крыс, змей, землероек, пауков, многоножек, а завидев в небе хищную птицу, гонит всех в укрытие и сам выходит в бой. Курятник он больше не покидает.
