Константин Евграфов - Николай Крючков. Русский характер
Бросился я к гармони, накинул ремень на плечо, развернул во всю ширь меха и выдал «на полную катушку». Пел, плясал, играл с переборами, шутки шутил. И дошутился – приняли!»
Так Крючков был зачислен в студию Московского Центрального ТРАМа, где и проучился два года без отрыва от производства.
Занимались на Сретенке, на заброшенном и захламленном чердаке кинотеатра «Уран». Но рабочих парней и девушек, которые пришли из фабричной художественной самодеятельности, это нисколько не смущало. Были среди них и плотники, и столяры, и слесари, и маляры – сделали из чердака игрушку. Даже пол сами настелили.
Да и то сказать, основатель русского профессионального драматического театра ярославец Федя Волков начинал свой путь в искусстве в бывшем кожевенном сарае, из которого только с великим трудом удалось истребить тяжкий дух от кислой кожи и вареной крови. Так что московским начинающим артистам еще крупно повезло.
Не боги горшки обжигают. Молодым студийцам повезло и с учителями. Актерское мастерство им преподавали великие мхатовцы Николай Хмелев, Илья Судаков, Иосиф Раевский, Алексей Грибов, музыкальным руководителем был Исаак Дунаевский, литературной частью заведовал автор «Белой гвардии» и «Дней Турбиных» Михаил Булгаков, танцам обучала известная в ту пору балерина Наталия Глан, игравшая главную роль в фильме «Месс-Менд», биомеханику вела Ирина Хольд – дочь Всеволода Мейерхольда, благодаря которой студийцы получали возможность бывать на его репетициях и спектаклях. Художественным оформлением занимались Евгений Кибрик и Кукрыниксы. Самыми «старыми» среди них были тридцатисемилетние Судаков и Булгаков. Остальные преподаватели не дотягивали и до тридцати и были не намного старше своих учеников.
Репертуар в театре был самым непритязательным. Особенным успехом у зрителей всегда пользовалась «политчечетка» – этакий винегрет из традиционного степа, акробатики и одновременного исполнения куплетов и частушек на злобу дня. Ставили скетчи, сценки, одноактные пьесы Николая Погодина, Константина Тренева, Сергея Третьякова, Александра Афиногенова. О чем рассказывали эти представления, можно судить по их названиям: «Рычи, Китай!», «Зови, фабком!» (фабком – это фабричный профсоюзный комитет), «Московский 10.10», «Стройсвирь».
В нашумевшей пьесе Федора Кнорре «Московский 10.10» Крючков развернулся вовсю – не только сыграл роль Сашки-сезонника, но еще и поставил «массово-революционный» танец с примечательными куплетами: «Мы танцуем ойра-ойра, укрепляем СССР». Этот танец всегда шел под гром аплодисментов, а массовики московских парков и садов сочли его за пародию и затаили зло на молодого артиста.
«Звезд с неба», по собственному признанию Крючкова, он не хватал, поскольку в первых ролях его занимали нечасто. Ему обычно поручали роли рабочих парней и сельских ребят – те, что ему больше всего удавались. А вообще-то соперничества в молодой актерской среде не было. Там бытовало такое расхожее слово – «чище». Ты играешь эту роль чище меня – играй, я танцую в этой сцене чище, чем ты, – я танцевать буду. Ну а у самого Николая в танцах соперников и быть не могло – недаром на уроках по хореографии он был постоянным партнером самой Наталии Глан, которая и сыграла в его судьбе решающую роль.
– Я пожизненно обязан ей, милейшему и добрейшему человеку, – говорил Николай Афанасьевич, – еще и тем, что именно она, по сути дела, «сосватала» меня в кино.
Это произошло осенью 1931 года. Однажды, когда Крючков готовился к выходу на сцену, за кулисы зашел известный кинорежиссер Борис Васильевич Барнет, который поставил к тому времени «Закройщика из Торжка» и «Девушку с коробкой». Он искал актера на главную роль в своем новом фильме «Окраина». Глан представила Крючкова Барнету:
– А вот это мой партнер по танцам – Николай Крючков.
Барнет окинул Крючкова взглядом и попросил прийти к нему на пробу. Назначил время и место. О том, чтобы стать киноактером, Крючков тогда и не думал. Как он считал, «личностью, извиняюсь, не вышел». Но все же в назначенное время на киностудию пришел.
– Давай, Сенька, работай! – скомандовал Барнет и повернулся к Крючкову спиной.
«Значит, – подумал дебютант, – главного героя Сенькой зовут». Огляделся и понял, что находится в сапожной мастерской: верстак, фартук, «лапка», молоток, гвозди, обрезки кожи – все для работы сапожника. Для Николая это знакомое дело. Насмотрелся на работу своих уличных друзей – колодных сапожников, которые сидели на Пресне почти на каждом углу. Только молоток он держал в левой руке, потому что был левша.
Надел фартук, сел и, пока аппаратуру ставили, успел себе набойки подбить. Весь ушел в работу «сапожник». И когда Барнет вдруг неожиданно окликнул: «Сенька!» – недовольно поморщился.
– Чего тебе?
Эта фраза и интонация, с какой он ее сказал, и решили судьбу будущего киноартиста. Больше проб не понадобилось. И еще Барнет сразу же отметил бесценный дар Крючкова – моментально входить в образ, мгновенно вовлекаться в игру с любого эпизода.
«По-моему, – скажет потом Николай Афанасьевич, – по большому только счету может быть счастливым тот актер, которому удалось выйти на главную свою роль. И убедительно сыграть ее и на экране, и в жизни.
У меня все пошло с первой роли в кино.
Такими, как Сенька-сапожник, были практически все мои герои. Его жизнь была очень близка и понятна мне – тоже пареньку с городской окраины.
А следует напомнить, что в то время «Трехгорка» была окраиной Москвы».
Все так. Но нельзя забывать и о том, что это было время, когда на смену «Великому немому» решительно и бесповоротно пришло звуковое кино. И Барнет готовил свой первый звуковой фильм, в котором хотел поделиться со зрителем своим открытием – киноартистом Николаем Крючковым.
Жизнь экранная
В тот же вечер, когда состоялась «проба», Крючков прочитал за чаем у Наталии Глан и Бориса Барнета сценарий будущего фильма «Окраина» и был потрясен несчастливой, незадавшейся и до боли типичной для своего времени судьбой молодого сапожника Сеньки Кадкина.
Было необычно и то, что Барнет показывал революцию не через напыщенно-героические образы ее творцов, которые в искусстве становились уже ходульными, а через характеры ничем не приметных людей с захудалой окраины. И, конечно же, режиссер сразу уловил в Крючкове те внешние черты, которые роднили его с литературным персонажем: озорство, бесшабашность, безоглядная удаль и беспредельная доброта к людям.
И на фронт Сенька уезжает, движимый не патриотическими чувствами, не желанием пострадать за Расею-матушку, а в поисках очередных приключений, вроде чеховских мальчиков, которые, начитавшись Майн Рида и Фенимора Купера, решили бежать в Америку.
