Владимир Литтауэр - Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920
Я сидел за столом между двумя гостями, которые, к сожалению, пили как лошади. Я уже достаточно выпил к тому моменту, когда мне пришлось осушить большую пивную кружку шампанского за сумских гусар. После этого я уже ничего не помню, ни кто отвел меня домой, ни кто уложил в кровать.
В тот день солдаты получили праздничное угощение и каждый по стакану водки и по бутылке пива.
На следующий день не было никаких занятий. Повар офицерского собрания тоже получил передышку, и несколько офицеров, пришедших на завтрак, доедали остатки с праздничного стола.
Глава 6
ЖИЗНЬ В МОСКВЕ
В мое время Москва пребывала в тени блестящего Санкт-Петербурга, где со времен его основателя, Петра Великого, находился двор и все основные государственные учреждения. И в политическом, и в общественном отношении этот город был центром империи, и петербуржцы свысока смотрели на москвичей. Однако Москва была огромным городом с двухмиллионным населением[21].
Город нельзя было назвать красивым, хотя после большого пожара 1812 года, начавшегося после вступления наполеоновской армии в Москву и длившегося целую неделю, он подвергся значительной реконструкции, в результате которой во многих районах были снесены ветхие дома и произведена расчистка трущоб. В ходе реконструкции были восстановлены старые церкви, дворцы и исторические памятники. Однако в начале XX века вдоль большинства московских улиц тянулись невыразительные двух-трехэтажные дома, среди которых выделялись современные многоквартирные дома. Множество церквей, особняки в классическом стиле и дома состоятельных людей с портиками придавали очарование отдельным уголкам города. Наряду с такими прекрасными и величественными зданиями, как здание Большого театра, университета, Дворянского (Благородного) собрания[22], в Москве было множество деревянных домов, что придавало городу провинциальный вид.
Как ни странно, но в Москве до сих пор остались деревянные дома, несмотря на реализацию программы строительства и реконструкции, начатую после Второй мировой войны. Эти деревянные дома на одну семью, мало чем отличающиеся от русских изб, остались напоминанием о тех временах, когда практически вся Москва была деревянной.
Я был молод, и Благородное собрание представлялось мне скучным местом. Там мужчины играли в карты, в то время как их жены, сидя вдоль стен в танцевальном зале, сплетничали и наблюдали за своими взрослыми дочерьми. В то время я не слишком любил ходить в Большой театр. Оперетта нравилась мне намного больше балета или оперы. Однако если получал приглашение, то иногда ходил и в Большой театр, в основном, как теперь понимаю, чтобы поразить сидящих в ложах видом своей роскошной гусарской формы.
Жизнь офицеров моего полка была регламентирована во многих отношениях; в числе прочего существовали правила похода в театр. Если офицер шел в театр один, то сидел в первом ряду; если с дамой, то в третьем. Приятным исключением были Большой и Малый театры: в них можно было занимать любые места в первых семи рядах. Мы всегда ходили в форме: в русской армии было запрещено носить гражданскую одежду, и в случае нарушения вопрос рассматривался военным трибуналом. В антракте можно было прогуливаться по фойе или стоять у своего места; сидеть во время антракта запрещалось. Если место было в первом ряду, то стоять надо было лицом к залу; даже можно было облокотиться на барьер, отделявший партер от оркестровой ямы; в этом был определенный шик. Зато стоять рядом с местом в любом из рядов, со второго по седьмой, было весьма неудобно. Во всяком случае, я предпочитал прогуливаться по фойе.
Москва славилась своими ресторанами, и в этом она, безусловно, превзошла Санкт-Петербург. По мнению многих, лучшим московским рестораном считался «Яр». Ресторан открывался днем; в теплую погоду можно было пообедать за столиком в саду. Но самое интересное, конечно, начиналось вечером. В ресторане было два зала: большой зал в стиле русский ампир[23], с высоченными потолками и позолоченной лепниной на потолке; второй, поменьше, более уютный, в бело-розовых тонах.
После спектакля ужинали в большом зале, а в районе двух часов ночи переходили в розовый зал. В обоих залах были сцены. Задние двери залов выходили в широкий коридор, по другую сторону которого располагалась кухня. Стена кухни, выходившая в коридор, была стеклянной, и постоянные посетители ресторана могли наблюдать за процессом приготовления еды. Помещение кухни было не просто большим – оно было огромным. Повара, поварята, посудомойки, все в белоснежной, крахмальной форме, множество медной кухонной утвари создавали веселое, праздничное настроение.
«Яр» славился знаменитым цыганским хором. После выступления на сцене цыган можно было пригласить в кабинеты. Особым шиком считалось снять кабинет на двоих и заказать цыган. Удовольствие, конечно, не из дешевых, но уж гулять так гулять! Цыганский хор был и в ресторане «Стрельна». В огромном зале под стеклянной крышей среди множества тропических растений стояли небольшие столики. Зимой, когда Москва утопала в снегу, приятно было выпить шампанское в такой экзотической обстановке.
Цыгане пели не только в «Яре» и «Стрельне», но и в частных домах. Их ночные выступления порой затягивались до утра и всегда заканчивались песней: «Спать, спать, нам пора отдохнуть». Рестораны находились в Петровском парке, туда со временем переселилось и большинство московских цыган. Быт московских хоровых цыган практически ничем не отличался от быта зажиточных русских мещан. Богатые цыгане из хористов имели собственные дома, держали русских кухарок, горничных, дворников, посылали детей в частные гимназии. Их более бедные родственники жили во флигелях этих домов или в наемных домах. В свободные от выступлений вечера цыгане приглашали в гости своих постоянных заказчиков. Я никогда не заказывал цыган и не ходил к ним в гости, в отличие от некоторых моих полковых товарищей, которые во время войны часто вспоминали, как они ходили в гости к цыганам с цветами, коньяком и конфетами. Многих офицеров привлекала непринужденная обстановка, красивые, ярко одетые девушки, эмоциональная, бередящая душу манера исполнения романсов. Один из наших офицеров, корнет Леонтьев, тайком женился на неграмотной шестнадцатилетней цыганке Маше. Леонтьев принадлежал к аристократической московской фамилии; в их доме бывала Екатерина Великая. Брак был признан незаконным, а Леонтьеву пришлось уйти из полка.
Вообще в полку женитьбе предшествовала довольно сложная процедура. Официально надо было получить разрешение командира полка, а неофициально офицеры полка должны были одобрить невесту. Большинство из нас пришли в полк корнетами, и, естественно, полк стал для нас семьей. Некоторые особо честолюбивые офицеры, стремившиеся сделать карьеру в армии, уезжали из полка и поступали в Академию Генерального штаба. Кто-то из офицеров переходил в другой полк или выходил в отставку по собственному желанию; некоторых выгоняли из полка. Те, кто не подходил нам по каким-то причинам, не допускались в семью. Это не было проявлением снобизма; мы просто хотели сохранить благоприятную атмосферу в полку. Сравнительно мало офицеров были женаты (в мое время примерно десять из сорока), и в основном старшие офицеры.
