Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»
— Куда его качать? — возразил Орлов, — его теперь беречь надо. Алешин — единственный папаша на всю роту.
— «Метель», я, «Первый», прием, — вдруг заскрипел эфир.
Орлов вывернул плечо в давке, нащупал тангенту радиостанции.
— «Первый», «Метель» на связи, прием!
— Поздравляем вас с пополнением, — прохрипел голос Первого. — Лейтенанту Алешину объявляю благодарность. Молодец! Замечу, не бракодел! Не подвел Советскую армию! Настоящий мужчина! Ты, Орлов, теперь уж не слишком выставляй Алешина под огонь. У него важные семейные обстоятельства… Я теперь понял какие… Одобряю ваше решение! И еще… — голос командира полка дрогнул, — тут начальник политотдела передает… Не вздумайте отмечать… Никакой пьянки… Не теряйте там голову от радости!..
— Голову терять не собираемся, — недовольно ответил Орлов. — Пусть политотдел не беспокоится. Какая может быть сейчас пьянка?..
Моргун сдавленно засмеялся за спиной Орлова.
— Ну, кто о чем, а вшивый о бане…
— Все настроение испортил, тьфу-у… — сплюнул Смиренский.
И только Алешин молчал.
Он вообще выглядел потерявшим ту самую голову, о которой так беспокоился политотдел.
Бессмысленная улыбка блуждала по лицу, и молодой счастливый папаша растерянно мял в руках клочок бумаги с рубленым шрифтом РАДИОГРАММА…
Оставшись один, Шульгин вытащил из-за пазухи еще один плотный клочок бумаги. Грязные отпечатки легли на свежий тетрадочный лист. Андрей старательно вытер пальцы. Развернул захрустевший листок, и ему показалась, что от клеток ученической тетради пахнет чем-то родным.
Шульгин присел в окопе, оперся спиной о глинистую стену. Замер. Погрузился в горячие волны беглых, спешащих строчек, нежную, сладостную речь влюбленной Елены.
«Здравствуй, бедовая моя головушка!
Здравствуй, мой любимый Андрюша!
Как уютно называть тебя своим, как хорошо быть твоей подругой и как же нелегко ею быть…
Милый мой, я старательно пытаюсь не роптать и не могу… Пытаюсь быть твоей боевой подругой, но у меня плохо получается…
Я ничего не могла сказать тебе вчера, когда узнала, что почему-то именно ты командуешь первой группой десанта.
Нам, женщинам, нельзя вмешиваться в ваши мужские дела. Видно так нужно, чтобы ты брался за самое трудное, самое тяжелое — такая у тебя упрямая натура тянуть непосильную ношу.
Но если бы ты только знал, как страшно бывает мне, выбравшей самого лучшего из всех, наверное, себе на беду.
Нет, ты меня не слушай, я сейчас плачу, и все же…
Я верю, что ты все выдержишь. Ты все перенесешь, ты вернешься…
Ты не можешь не вернуться, если тебя так любят.
Ты выдержишь все, если тебя так ждут, правда ведь…
Без тебя я не смогу жить…
Без тебя станет пусто и одиноко…
Не смей забывать, родной мой, тебя всегда ждут!
Тебя любят больше самой жизни.
Тебя ждут, запомни это!
Только возвращайся!
Твоя Елена».Шульгин бережно поцеловал горькие строчки взволнованной Елены, положил конверт во внутренний карман поближе к сердцу, зная, что еще не раз перечитает он это письмо. И будет читать, пока не запомнит каждое слово, пока не сотрет бумагу до дыр. Он почувствовал вдруг, что проживет еще немало страшных дней этой войны, пройдет сотни жестоких километров военных дорог, и ему будет легче, чем другим, переносить все ужасы этой войны, потому что у него есть к кому возвращаться.
Потому что где-то за закрытыми шторами, в тишине, ждут его возвращения напряженно и мучительно, ждут с задавленным стоном и постоянной болью под израненным сердцем. Других тоже ждут, не пряча горьких морщин, не стыдясь поседевших волос. Ждут, отгоняя мучительный страх и страшную горечь одиночества.
17
— Как вы думаете, Саша уже получил телеграмму? — Татьяна Алешина смущенно улыбалась Анне Ивановне через решетку приемного отделения.
Им разрешили встретиться под строгим секретом. Сестра приемного отделения прохаживалась за спиной Анны Ивановны с неприступным лицом. То, что категорически запрещалось другим в целях строжайшей гигиены, было тайно позволено жене афганского офицера.
— Он уже знает? — взволнованно шептала Алешина.
— Конечно, знает, — убежденно сказала Анна Ивановна. — Я твою телеграмму сразу отнесла одному важному начальнику, работнику военкомата. Он мой сосед, живет под нами. Себя, говорит, не пожалею, немедленно будет телеграмма доставлена.
Анна Ивановна подняла к глазам уголок платка.
— У военных есть такая особая связь, похитрее нашей, телеграфной. Эс-Вэ называется. По этой связи сразу можно шифровку любую передать в штаб. А тут такое дело, — Анна Ивановна потерла глаза, — самое важное на свете! Человек родился!
Алешина счастливо вздохнула.
— Приняли телеграмму бесплатно, — продолжила Анна Ивановна. — Сказали, передадут без промедлений из рук в руки. Это же такая радость! Каждый возле нее погреется немножко!
У Алешиной выбилась из-под больничной косынки пшеничная прядь. И в глазах заплескались веселые искры.
— Правда, он обрадуется… — зашептала она. — А я так всего боялась, я же такая трусиха, ужас… Живот большой стал, а я же такая маленькая. А он и не видел ничего. Ни живота, ни моих схваток…
Алешина шептала сбивчиво, плохо соображая, что она говорит, но какая-то очень важная мысль пробивалась в ее сознании.
— Я думаю… Мне кажется… — прошептала Алешина, — если теперь нас двое так сильно будут его ждать, то он тогда точно вернется…
Она перевела взгляд на побледневшее лицо Анны Ивановны и вдруг заметила влажные дорожки слез.
— Что же вы плачете… — испугалась она, — вы не верите?.. Правда…
— Что ты, что ты, — прошептала Анна Ивановна, — вы с маленьким Сашенькой обязательно дождетесь. Просто у нас с тобой теперь так много общего, — Анна Ивановна насухо вытерла глаза, — ты теперь мать, и я тоже. И обе мы ждем родных с войны…
Она развернула в руках последнее письмо своего сына.
— Вот, посмотри, — Анна Ивановна показала серый конвертик с голубым треугольником и неровными строчками мальчишеским подчерком: Полевая почта 89933. Осеневу Е.Г.
— Господи, — ахнула Алешина, — адрес такой же… Как у Санечки… Мамочки… Значит, и вы тоже, — она ошеломленно приподняла узенькие плечики, — значит, нам теперь вместе ждать! — она протянула сквозь решетку руки к Анне Ивановне. — А я сразу почувствовала, что вы будто своя, родная такая… Правда, правда… Я всем сердцем почувствовала. Мы теперь с вами родные! А знаете что… Давайте теперь вместе ждать!
