Лев Троцкий - Сталин. Том I
«В тюремной жизни он установил распорядок, – рассказывает спустя 35 лет Каландадзе, – вставал рано утром, занимался гимнастикой, затем приступал к изучению немецкого языка и экономической литературы… Любил он делиться с товарищами своими впечатлениями от прочитанных книг…» Совсем не трудно представить себе список этих книг: популярные произведения по естествознанию; кое-что из Дарвина; «История культуры» Липперта; может быть, старики Бокль и Дрэпер в переводах семидесятых годов; «Биографии великих людей» в издании Павленкова; экономическое учение Маркса в изложении русского профессора Зибера; кое-что по истории России; знаменитая книга Бельтова об историческом материализме (под этим псевдонимом выступил в легальной литературе эмигрант Плеханов); наконец, вышедшее в 1899 году капитальное исследование о развитии русского капитализма, написанное ссыльным В. Ульяновым, будущим Н. Лениным, под легальным псевдонимом В. Ильина. Всего этого было и много и мало. В теоретической системе молодого революционера оставалось, конечно, больше прорех, чем заполненных мест. Но он оказывался все же недурно вооружен против учения церкви, аргументов либерализма и особенно предрассудков народничества.
Марксизм одержал над народничеством в течение девяностых годов теоретическую победу, которая опиралась на успехи капитализма и на рост рабочего движения. Однако рабочие стачки и демонстрации дали толчок пробуждению деревни, которое, в свою очередь, привело к возрождению народнической идеологии среди городской интеллигенции. Так, в начале столетия начинает довольно быстро расти ублюдочное революционное направление, которое усваивает кое-что из марксизма, отказывается от романтических имен «Земля и Воля» или «Народная Воля» и принимает более европейское название: Партия Социалистов-Революционеров. Борьба с «экономизмом» была зимою 1902-03 года в основе закончена: идеи «Искры» нашли слишком убедительное подтверждение в успехах политической агитации и в уличных демонстрациях. С 1902 года «Искра» отводит все больше места борьбе с эклектической программой социалистов-революционеров и с проповедовавшимися ими методами индивидуального террора. Страстная полемика «седых» и «серых» проникает во все углы страны, в том числе, конечно, и в тюрьмы. Кобе не раз приходилось скрещивать оружие с новыми противниками; можно верить, что он делал это с достаточным успехом: «Искра» доставляла ему хорошие аргументы.
Так как Коба не был привлечен к судебному процессу о демонстрации, то следствие велось жандармами. Методы тайного дознания, как и тюремный режим, отличались значительным разнообразием в разных частях страны: в столице жандармы были культурнее и осторожнее, в провинции – грубее. На Кавказе с его первобытными нравами и колониальными отношениями жандармы прибегали к самым грубым насилиям, особенно по отношению к некультурным, неопытным или слабовольным жертвам. «Давление, угрозы, запугивание, пытка, ложные свидетельские показания, подтасовывание свидетелей, создание и раздувание дела, придание абсолютного значенья указаниям тайных агентов, вот отличительные черты ведения дела жандармами». Автор этих строк, уже знакомый нам Аркомед, рассказывает, как при помощи инквизиционных приемов жандармский офицер Лавров добивался заведомо ложных «признаний». Эти впечатления, видимо, крепко запали в сознание будущего Сталина: во всяком случае он сумел через тридцать лет применить методы ротмистра Лаврова в грандиозном масштабе. Из тюремных воспоминаний Лолуа мы узнаем мимоходом, что "товарищ Coco не любил обращаться к товарищам на вы", ссылаясь на то, что на вы обращаются к революционерам царские слуги, когда отправляют их на эшафот. На самом деле обращение на ты было обычным в революционных кругах, особенно на Кавказе. Через несколько десятилетий Кобе предстоит отправить на эшафот немало старых товарищей, с которыми он, в отличие от «царских слуг», состоял с молодых лет на ты. Но до этого еще далеко.
Поразительно, что протоколы допросов Кобы, относящиеся к этому первому аресту, как и ко всем последующим, не опубликованы до сих пор. Организация «Искры» вменяла своим членам в правило отказ от дачи показаний. Революционеры обычно писали: «Я, имярек, социал-демократ по убеждениям; предъявленные мне обвинения отвергаю; от участия в тайном следствии отказываюсь». Только на гласном суде, к которому власти прибегали, однако, лишь в исключительных случаях, искровцы выступали с развернутым знаменем. Отказ от дачи показаний, вполне оправдывавший себя с точки зрения интересов партии в целом, в отдельных случаях отягощал положение арестованных. В апреле 1902 года Коба, как мы видели, пытается при помощи уловки, за которую расплачиваться пришлось другим, установить свое алиби. Можно предполагать, что и в других случаях он больше рассчитывал на свою личную хитрость, чем на норму, обязательную для всех. В результате, серия его показаний имеет, надо думать, не слишком привлекательный, во всяком случае, не «героический» вид. Таково единственно мыслимое объяснение того, почему показания Сталина на допросах тщательно держатся под спудом.
Подавляющее большинство революционеров подвергалось каре в так называемом «административном порядке». По докладу местных жандармов «Особое Совещание» в Петербурге из четырех высоких чиновников от министерства внутренних дел и юстиции выносило заочно приговоры, которые утверждались министром внутренних дел. 25-го июля 1903 года тифлисский губернатор получил из столицы такого рода приговор: выслать под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь 16 политических преступников. Имена их в списке расположены, как всегда, в порядке значительности или преступности: сообразно с этим в самой Сибири им отводились худшие или лучшие места поселения. На первом месте в списке стоят Курнатовский и Франчески, подвергшиеся высылке на четыре года. Четырнадцать человек высланы на три года; первое место среди них отведено уже знакомому нам Сильвестру Джибладзе; Иосиф Джугашвили занимает в списке одиннадцатое место. Жандармские власти еще не относили его к числу значительных революционеров.
В ноябре Кобу вместе с другими ссыльными отправляют из Батумской тюрьмы в Иркутскую губернию. С этапа на этап дорога тянулась около трех месяцев. Революция тем временем накипала, каждый стремился бежать поскорее. К началу 1904 года ссылка успела окончательно превратиться в решето. Бежать было, в большинстве случаев, не трудно: во всех губерниях существовали свои тайные «центры», фальшивые паспорта, деньги, адреса. Коба оставался в селе Новая Уда не больше месяца, т. е. ровно столько, сколько нужно было, чтобы осмотреться, найти необходимые связи и выработать план действий. Аллилуев, отец второй жены Сталина, рассказывает, что при первой попытке побега Коба обморозил себе лицо и уши и вынужден был вернуться назад. Пришлось запастись более теплой одеждой. Крепкая сибирская тройка при надежном ямщике быстро промчала его по снежному тракту до ближайшей станции железной дороги. Обратный путь через Урал длился уже не три месяца, а какую-нибудь неделю.
