Сергей Нечаев - Бальзаковские женщины. Возраст любви
И вот тому наглядное свидетельство — его очередное письмо мадам де Берни.
«Когда я Вас увидел впервые, чувства мои пришли в волнение. Ваш возраст для меня не существует и, если я вспоминаю, что Вам сорок пять лет, то вижу в этом лишь лишнее доказательство силы моей страсти. Ваши годы, быть может, и делали бы Вас смешной в моих глазах, если бы я не любил Вас, теперь же это, напротив, только сильнее привязывает меня к Вам, чувство мое становится только острее, и то, что кажется странным и противоречит общепринятым взглядам, еще усиливает мою любовь! Один я могу по достоинству оценить Ваше очарование!»
На следующий день после получения этого письма мадам де Берни строго сказала Бальзаку:
— Возможно, вам это покажется странным, но я жду от вас объяснений.
— Каких объяснений? — удивился Бальзак.
— По поводу вашего вчерашнего письма, месье. Что значит ваша фраза о том, что один вы можете по достоинству оценить мое очарование? Что за бестактность?
— Простите, мадам, влюбленный порой делает промахи, но в этом виновата лишь сила его чувств…
— Кто не знал настоящих чувств, тот готов принять за них все, что угодно. И потом, правильно ли я поняла? Вы настаиваете на своем и отвергаете мою дружбу?
— Зачем, мадам, вы требуете от меня признания в том, чего нет и в помине?
— А вы? Зачем вы требуете от меня любви лишь по той причине, что сами питаете любовь ко мне и сказали об этом? Неужели вы думаете, что можете рассчитывать на полную и безраздельную власть над моим сердцем?
— На это я не смею и надеяться…
— Но ваши письма свидетельствуют об обратном! Или вы думаете, что я только и жду вашего признания, чтобы ответить вам тем же?
— Да нет же, мадам…
— Вы нисколько меня не любите, в противном случае вы питали бы ко мне больше уважения. Эх, месье Бальзак, разве так завоевывают сердце женщины? Разве так заслуживают ее любовь?
* * *Подобные страстные послания он отправлял ей почти каждый день. Оттачивая стиль, он всякий раз писал черновик письма, а то и два и, переписав письмо набело, сохранял эти черновики. Удивительное дело, есть люди, блестяще умеющие выражать свои мысли устно, но для которых написание хотя бы одной страницы текста превращается в пытку, а есть другие — им тяжело выдавить из себя пару фраз, зато, когда они остаются наедине с самими собой, на бумаге их мысли обретают стройность, красоту и логичность. Именно к такой категории людей относился Бальзак. Перед чистым листом бумаги он был королем, а буквы — его послушными солдатами, которые проворно строились в колонны (слова и фразы), и все это войско готово было обрушиться на любого противника и добиться непременной победы.
Лора де Берни все послания своего юного воздыхателя, конечно же, читала, улыбалась, а потом умоляла молодого человека не говорить ей больше о любви. В противном случае она грозила, что перестанет с ним видеться, утверждая, что он выбрал ошибочное направление на столь новом для его сердца пути.
Убитый ее суровостью, Бальзак на это отвечал ей:
«Думаю, я верно понял Ваше письмо. Это — ультиматум. Прощайте, мадам, я в отчаянии, но предпочитаю муки изгнания танталовым мукам. Вы просили меня больше никогда не писать Вам с такой силой чувства. Что ж, Вы-то ведь не страждете, и потому, думаю, Вам безразлично, что со мной может случиться. Если угодно, считайте, что я Вас никогда не любил! Прощайте».
Разумеется, он и не думал порывать с нею. Да и она сама вряд ли этого хотела. Ведь так сладостно знать, что тебя и в сорок пять лет обожают! Ей и в голову не приходило, что юноша вдруг откажется от нее. Она видела, что он старается побороть свою любовь, и отнюдь не желала надолго оставлять его с подобными мыслями. Будучи опытной женщиной, она прекрасно понимала, что другие легко могли предложить ему утешение, которое он с досады принял бы.
Правда, ее юный поклонник был несколько неуклюж, а родители его выглядели довольно вульгарно. Но что за важность! Те, кого судьба вытащила из грязи, хоть на ходули встанут, чтобы вновь в ней не очутиться, а у нее самой было достаточно вкуса, чтобы угадать: человек, который пишет ей такие письма, весьма далек от посредственности.
И она решила помочь юноше узнать свет и женщин, вдохновить его на более серьезные дела, более достойные его несомненного таланта. Разглядев в нем недюжинные способности, она решила пробудить художника в этом уже впавшем в уныние литературном «негре», и это ее решение стало поворотным пунктом в жизни Бальзака.
Значение этого решения отмечает С. Цвейг:
«Отныне во всех женщинах Бальзак вновь и вновь будет искать это матерински-оберегающее, нежно-направляющее, жертвенное начало, эту готовность прийти на помощь, которая осчастливила его у первой этой женщины, не требовавшей от него ничего и, напротив, всегда обладавшей временем и силой, чтобы облегчить бремя его труда. Благородство, общественное и духовное, становится для него предварительным условием любви; участие и понимание кажутся ему важнее, чем страсть. Его всегда будут удовлетворять только те женщины, которые превосходят его опытностью и, как это ни странно, возрастом, позволяя ему смотреть на них снизу вверх».
* * *Итак, оба каждый день делали вид, будто собираются расстаться. На самом же деле их отношения продолжали развиваться. Мадам де Берни не отказывала Бальзаку в надежде когда-нибудь восторжествовать над ней, но и не соглашалась признать, что это уже произошло. При этом Бальзак продолжал писать ей все более и более красивые письма:
«Как Вы были хороши вчера! Много раз Вы являлись мне в мечтах, блистательная и чарующая, но, признаюсь, вчера Вы превзошли свою соперницу — единственную владычицу моих грез. Правда, на Ваших устах не играла кроткая улыбка, но во всем остальном Вы, как две капли воды, походили на ослепительную красавицу моих сновидений, а ведь я щедро наделял ее божественной прелестью и огорчался, что Вам не дано быть такой. Не говорите мне о своем возрасте, ибо я рассмеюсь Вам в лицо, слова Ваши звучат как дурная шутка, любой сказал бы, что Вам больше тридцати лет не дашь!..
Если бы Вы хотели меня совсем осчастливить, то поздоровались бы со мною так же нежно, как и попрощались».
Некоторое время она еще сопротивлялась, не отваживалась на последний шаг. Лицо ее выражало холодность и высокомерие, но Бальзак понимал, что это все показное, предназначенное для других, а не для него. Иногда на него накатывала прежняя робость, но это никак не отвечало желаниям мадам де Берни, и она начинала подбадривать его. Когда же он уже почти начинал видеть подтверждения своей победы, она снова как бы отталкивала его от себя. Доводы ее при этом выглядели совершенно логичными:
