Сергей Мацапура - Товарищ сержант
Сихарулидзе вскочил на ноги, с проклятиями бросился к «фердинанду». Не разглядел в темноте, что это за гусь, думал, наша отставшая машина. Из самоходки выскочили трое. Лейтенант сгоряча прихватил одного из них за грудки, кричит:
— Ты что, крот? Слепой, да?
А «слепой» — за пистолет. Тут только под расстегнутым воротом его комбинезона заметил Сихарулидзе немецкие петлички. Выбил у него пистолет из рук. Второго взял живьем Воробьев, третьему удалось убежать в лес.
Встал вопрос: что делать с «фердинандом»? Взорвать? Жалко. Техник-лейтенант Орешкин отвел машину с дороги, отключил подачу топлива. Поедут наши тыловики, подберут. Так оно и вышло. Потом этот «фердинанд» использовали для своих надобностей тыловые подразделения бригады.
В ходе нашего наступления к Варшаве и в последующих боях с контратаковавшими эсэсовскими танковыми дивизиями в конце июля — начале августа 107-я бригада часто перебрасывалась с одного участка фронта на другой. Запомнился мне город Седлец (Седльце) с его узкими улочками и старинными домами, Минск-Мазовецкий (Миньск-Мазовецки) — крупный узел шоссейных дорог. Но более всего запомнились здешние коварные болота.
Был случай, когда батальон вышел из лесу на широкую поляну. Обыкновенная летняя поляна — зеленая, буйно заросшая овсюгом. А остановить танк на ней нельзя. Две-три минуты — и машину засосет, а если дернешь ее резко, сразу сядет в болото по башню. Здесь-то и пригодились нам припасенные еще под Ковелем дубовые бревна. Именно дубовые! Экипаж, который тогда поленился и заготовил себе бревна полегче — из сосны, например, — хватил горя. Дерево это слабое, под гусеницами быстро крошится. Выбраться на таких катках из болота трудно.
В боях и на маршах на лесисто-болотистой местности наше положение осложнялось тем, что в воздухе господствовала вражеская авиация. Фашистские самолеты рыскали над всеми дорогами, а тебе податься с машиной некуда — и справа топь, и слева.
Однажды, возвращаясь из разведки, мы вышли на открытое место, к небольшой речке. На карте обозначен мост, но моста нет — взорван противником. Конечно, такая речка для танка не задача. Но дело в том, что протекает она через болото, ширина которого 120–150 метров. А в болоте уже прочно засели почти все машины нашего батальона. Танкисты трудятся, крепят к гусеницам бревна, моторы ревут. Выбраться из болота они в конце концов смогут, но сколько времени это займет? Противник рядом, налетят его бомбардировщики — уничтожат батальон.
Комбат Кульбякин — он только что получил звание майора — приказал мне провести танк через болото и оттуда, с сухого места, вытянуть тросом застрявшие машины. Конечно, и я мог сесть, как они, но другого выхода не было. Скажу честно: глядел я на это болото — и оторопь брала. Думал, не пройду. Однако приказ есть приказ. Снял я сапоги, полез в вонючую жижу. Решил сперва прощупать дорогу своими ногами. Иду. Где по грудь, где по горло, а где и руками подгребать приходится. Поближе к речке грунт твердый, песчаный. Речка извилистая, одна петля к ближнему краю болота тянется, другая — к противоположному. Значит, часть болота можно пройти по твердому грунту, по руслу речки. Так я и сделал. Наметил ориентиры, повел танк. Несмотря на мою, так сказать, рекогносцировку, пришлось преодолеть метров около ста болота в натуральном его виде. Трудно дались эти метры, грязь с травой лезла прямо в люк, отгребал ее одной рукой. А дать газу нельзя — сразу посадишь машину. Когда гусеницы зацепились за твердый грунт, вздохнул с облегчением.
Вывел танк на сухое место, ребята зацепили тросом ближнюю завязшую машину. Вытянул ее. Потом двумя машинами стали тянуть другие. Каждая из них, в свою очередь, становилась тягачом, и минут сорок спустя, когда солнце низко спустилось к западному краю горизонта, весь батальон был на противоположной стороне болота.
Сразу же тронулись в путь, в сумерках вошли в польское село. В дальнем конце улицы еще клубилась пыль, поднятая отступавшей немецкой колонной, а нас уже окружили местные жители. И плачут, и смеются, и «ура» по-русски кричат. Суют нам в люки хлеб и сало, тычут пальцами в дальний конец улицы: там, дескать, фашисты. А одна девушка бросила мне громадный букет красных георгин. Этот букет уже засохших цветов наш экипаж возил с собой до Одера, пока гитлеровцы не подбили машину.
За селом батальон нагнал вражескую колонну — мотопехоту эсэсовской дивизии, автомашины с военным имуществом. Проутюжили гитлеровцев, двинулись дальше. На рассвете вышли к очередной реке. У нас была задача захватить мост. Обычная при глубоких танковых рейдах задача едва не обернулась для нашего экипажа бедой. По моей оплошности.
За собой и за другими механиками-водителями замечал я на войне такую особенность. Как бы ты ни устал, в трудный момент усталость как рукой снимает. Ну а если трудности такой не видно, ты расслабляешься. На минуту, на миг. Этот миг и таит в себе иногда грозную опасность.
Когда батальон вышел к реке, майор Кульбякин приказал лейтенанту Погорелову перейти мост первым.
— Если, — говорит, — все в порядке, дашь красную ракету.
Лейтенант скомандовал: «Вперед!» — я повел машину. Уверен, что будь этот мост деревянным, узким, слабым, я провел бы по нему танк со всем вниманием. Но мост был железобетонный, огражденный каменными тумбами и довольно широкий. Я не спал уже вторые сутки и посреди моста как-то отключился. Глаза открыты, а ничего не вижу. Очнулся от резкого окрика лейтенанта:
— Сергей, свалимся!
Сонная пелена мгновенно спала с глаз, вижу, правая гусеница уже давит тумбы ограждения. Ну вывернул я машину, вывел ее на берег.
Впереди чистое поле, дорога, редкие березки. Солнце только-только поднялось над дальним лесом. Лейтенант открыл верхний люк, разговаривает с помпотехом Орешкиным (он ехал на броне вместе с десантниками). Противника не видно, можно давать красную ракету, и Погорелов зарядил было ракетницу. Вдруг слышу его команду:
— Слезть с машины! В укрытие! — И ко мне: — Мацапура, «юнкерсы»!
Бомбардировщики шли к нам со стороны леса. И десантники, и весь экипаж метнулись в поле. Тут хоть ямка, хоть бугорок, а все ж укрытие. Я покидать машину не имею права до последней крайности. Но я-то хоть защищен броней, а вот почему лейтенант Орешкин остался на крыле танка, не знаю. Наверное, потому, что хотел помочь мне, наблюдая за «юнкерсами».
Как потом выяснилось, в батальоне вовремя заметили воздушную опасность. Танки отошли с опушки в глубь леса, противник их не обнаружил. Но мне в чистом поле досталось крепко. Под бомбежку я попадал не впервые. Знал, что главное в такой ситуации — держать себя в руках, следить за бомбардировщиками в открытый верхний люк. А тут еще и Орешкин с крыла комментирует:
