Джордж Блейк - Иного выбора нет
Наверное, из-за военных действий невозможно было оповестить каждого англичанина в Роттердаме, да и телефона у бабушки не было. Может быть, объявляли по радио, но я не слышал. Так или иначе, в том состоянии, в котором был тогда, я бы в любом случае не уехал из Голландии, для меня это значило бы бежать с тонущего корабля, кроме того, нельзя было бросить бабушку одну в это время. В своей недальновидности я убедился очень скоро и к концу года пришел к прямо противоположному мнению.
Мы, мальчишки-школьники, думали, что война нарушит рутину школьной жизни, но вскоре были разочарованы. Через неделю после нападения наша школа, которая не пострадала от бомбежки, снова открылась, а месяц спустя, как и положено, начались экзамены. Мне было нечего бояться, но я втайне надеялся, что война избавит меня от этого испытания. Ко всеобщему удовлетворению я получил хорошие отметки.
Было решено: чтобы оправиться от потрясений, бабушка вместе со мной проведет летние месяцы у дяди Тома, торговца зерном, который жил в деревушке неподалеку от Зютфена. Это красивейшая часть Голландии, холмистая и лесистая, со множеством древних замков, прекрасных вилл и старинных городков. Мне нравилось жить с дядей, с которым я хорошо ладил. Он часто возил меня на машине к фермерам и мельникам, с которыми был связан делами.
Примерно через две недели, когда я лежал с книжкой в саду, пришел старший констебль деревни. Извиняющимся голосом он объяснил, что получил инструкции арестовать меня как британского подданного и доставить в Роттердам. Он не мог сказать, что со мной будет дальше, но продолжал извиняться — приказ есть приказ. Мы должны были ехать следующим утром, и он обязан был запереть меня на ночь в местном отделении полиции. Из уважения к дяде он готов был разрешить провести ночь дома, если мы пообещаем не злоупотреблять его добротой.
Такое совершенно непредсказуемое развитие событий повергло семью в оцепенение. Оглядываясь назад, я удивляюсь, что мы были захвачены врасплох, ведь все можно было предвидеть и вовремя предотвратить. Но и семья, и я сам привыкли считать меня обычным голландским мальчиком, и мысль о том, что я могу быть интернирован как британский подданный, просто не приходила нам в голову. А когда дядя пообещал констеблю, что я не убегу, предпринимать какие-либо шаги оказалось невозможно. Особенно большим ударом это было для бабушки. Я старался успокоить ее и заодно убедить себя, что меня тут же отпустят, как только увидят, что я обычный школьник. Наутро за мной пришел констебль, он надел гражданскую одежду, чтобы не привлекать к нам внимание и чтобы в деревне не подумали, что я — хулиган, конвоируемый в кутузку. В Роттердаме меня сразу отвели в штаб полиции и там объявили, что в соответствии с инструкциями немецких властей я должен быть интернирован.
В тот же день меня зашла навестить тетя, она плакала, больше всего ее поразило то, что, согласно правилам, у меня отобрали галстук. Она принесла мне вишен, смену одежды и побеседовала с полицейскими, объяснив им, правда, в туманных выражениях, что она думает о голландских властях, которые выполняют немецкие приказы и сажают в тюрьму маленьких мальчиков — именно таковым, по ее мнению, я все еще был.
Я провел ночь в камере, а на следующее утро два полицейских доставили меня на поезде в Схурл — маленькую деревню на побережье севернее Амстердама. На станции нас ждал сержант гестапо, который отвез меня в тюремном фургоне в близлежащий лагерь. У меня отобрали паспорт, обыскали сумку и зарегистрировали в журнале, а потом отвели в барак, где было уже много молодых французов и англичан, там я получил койку.
Хотя я скоро освоился в новых условиях, сначала оставались некоторые опасения, ведь нам было известно о страшных условиях в фашистских концентрационных лагерях. То, что лагерь охраняли войска СС с эмблемой в виде костей и метлы на фуражках, отнюдь не вселяло оптимизма. Но, к счастью, жизнь в лагере оказалась не такой ужасной, как я предполагал. Все заключенные были английские или французские подданные. Тех, кто был моложе двадцати, поместили в особый барак под присмотром молодого и порой агрессивного сержанта СС, который заставлял нас все делать парами. Весь день был занят перекличками, уборкой территории, мытьем полов в бараке и чисткой картошки. Кормили нормально. Мы ведь были гражданскими интернированными лицами, а немцы знали, что тысячи их соотечественников тоже были интернированы английскими властями во всех частях мира, так что они пока еще соблюдали международные законы.
Я был в лагере уже две недели, когда стало известно о капитуляции Франции. Эта новость произвела удручающее впечатление, хотя большинство, даже французы, понимали, что разгром одной страны не означает конца войны и победы Германии и что Англия будет продолжать сражаться. Но немцы были уверены, что все кончено, и заявляли, что через несколько недель они высадятся в Англии и быстро доведут войну до победного конца.
Однажды после обеда — я сидел в лагере уже месяц — сержант вызвал всех из нашего барака и, построив во дворе, приказал тем, кому не исполнилось восемнадцати лет, сделать шаг вперед. Пятеро — я в том числе — вышли из строя. Он сказал, что, так как мы не достигли призывного возраста, а война в любом случае почти окончена, решено нас отпустить. Мы могли вернуться на следующее утро домой.
Тогда я уже подружился со многими заключенными и, радуясь неожиданной свободе и перспективе вернуться к родным, расстраивался, что покидаю новых друзей. Я слышал, что через неделю или около того все французы были тоже освобождены, а англичан задержали, они оставались в лагере до начала зимы, когда немцы, убедившись, что война не кончится так быстро, как они предполагали, перевели их в другой лагерь, в Восточной Силезии, откуда их освободили только весной 1945 года русские войска.
Родственники пили чай в саду, когда я возник перед ними, как пришелец с того света. Их удивление и радость были неописуемы, меня встретили как героя, хотя ничего героического я не совершил, позвали соседей и друзей послушать мой рассказ, который я должен был повторять снова и снова. В первые дни войны арест немцами гражданских лиц был для голландцев новостью, прошло совсем немного времени, и это стало обычной историей, а рассказы тех, кто выжил и вернулся, стали трагически отличаться от моего.
Минуло лето, и у немцев явно ничего не получилось с вторжением на Британские острова. Из битвы за Англию Королевские военно-воздушные силы вышли победителями. По слухам, в дельте Шельды оккупанты сконцентрировали много кораблей и десантных соединений, говорили, что была предпринята попытка нападения с моря, но врагов встретили стеной огня. Было это правдой или нет, одно только не вызывало сомнений: немцам не удастся высадиться в Англии этой осенью. По запрещенному Би-би-си мы слушали взволнованные речи Черчилля. Они вселяли надежду и укрепляли желание сопротивляться.
