Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)
— Так видел ты, в конце концов, того человека в Лондоне или нет? Деньги отдал?
— Не видел, — ответил Аллан, — в этом не было необходимости. Мне показалось слишком рискованным показывать фальшивый паспорт британским властям, и я передал деньги моему другу кочегару. Он обещал доставить их до места.
— Как хоть его зовут? — холодно спросил Отто.
— Он говорил мне, да я забыл.
Отто долго смотрел на Аллана в молчаливой ярости и затем указал ему на дверь. Адресат, конечно, никогда не получил этих тридцати тысяч фунтов.
Вторая неудача связана с финской компартией. Финны должны были направить верного человека, коммуниста, в Стокгольм, чтобы там открыть ювелирную лавку. В этой лавке он должен был национализированные большевиками ценности продавать за шведские кроны, необходимые Коминтерну. Человек, выбранный финнами (забыла его имя), поехал в Стокгольм и открыл магазин. Мне приходилось там бывать. Витрина была завалена драгоценными камнями, украшениями, серебряными шкатулками. Всё лежало вперемешку, кое-как. Мало того, что «директор» был бездарным продавцом, — спустя месяц он исчез со всеми деньгами и драгоценностями. Коминтерн не получил ни гроша.
Помню также скандал с Шейнманом. Правда, история эта не связана с Коминтерном, но она хорошо характеризует то время.
Знатоком финансовых дел считался в середине 20-х годов товарищ Шейнман, который, по рассказам Отто, был в 1918 году советником и связным между большевиками и «красными» в Финляндии. Отто считал Шейнмана волшебником в финансовых делах, и не удивительно, что позже, в Москве, тот стал директором госбанка. На него возлагались большие надежды: надо было придумать, как стабилизировать рубль и улучшить положение с валютой. Шейнман по работе постоянно поддерживал связь с банками и правительствами Европы. Возникли, в частности, проблемы с долговыми обязательствами царского правительства, иностранные банки требовали от советского правительства их выполнения.
Ленин считал стабилизацию рубля настолько важным моментом, что однажды сказал: «Если мы не сможем стабилизировать нашу валюту, мы обречены на неудачу и провал». Шейнман часто выезжал за границу.
Проработав несколько лет, он в 1927 году попросил разрешения взять с собой за границу жену и детей. Иначе коллеги на Западе ехидничают, что члены семьи остаются во время его поездок как бы заложниками. Разрешение было получено, семья выехала за границу. Вскоре из Праги пришло письмо, в котором Шейнман сообщал, что никогда, к сожалению, не сможет стабилизировать рубль. Поэтому больше не может возглавлять банк и в Россию не вернётся. Что собирается делать, не сообщил.
Вскрыли сейфы — на это имели право только руководители страны — они были опустошены. Шейнман прихватил всё, имеющее за границей ценность, как рассказывал мне Отто, — всё, что только мог. Парадокс, но правительство вынуждено было молчать, даже в Москве мало кто знал об этой краже. Шейнман рассчитал верно: западные финансисты и раньше сомневались в кредитоспособности большевиков. Если бы на Западе узнали о размерах кражи, недоверие стало бы ещё больше. Поэтому невозможно было вернуть ни Шейнмана, ни деньги. После исчезновения Шейнмана началось расследование, стали выяснять его связи до революции. Оказалось, что в разговорах он упоминал имена известных людей, и его окружение было убеждено, что он — выдвиженец высокопоставленного лица из старой гвардии. Кто ввёл его в круг большевиков, выяснить так и не удалось. Возможно, что он сам пришёл и сослался на чью-то рекомендацию — и так проник во внутрипартийные высшие круги.
Это была не единственная кража. Их было множество, но о них почти ничего не известно.
Несмотря на все предосторожности, многие тайны Коминтерна становились известны иностранным агентам. Они подчас проникали в самую сердцевину организации. Японскую компартию представлял в Москве Сэн Катаяма[122]. Это был добрый старик, абсолютно не умевший держать язык за зубами. Его раза два отправляли со спецзаданием за границу, но скоро поняли, что для секретной работы он не пригоден, и его решено было оставить в Москве.
Хеймо раз случайно узнал, что в квартире Катаямы уже несколько месяцев живёт молодая японка, якобы дочь Сэна, приехавшая погостить. Кому-то пришло в голову заглянуть в личное дело Катаямы. Оказалось, он не женат. Хеймо пригласил его на дружескую беседу. Старик Сэн сказал, что не считал нужным упоминать жену, потому что женился по настоянию родителей и прожил с женой совсем недолго. Дочь родилась уже после его отъезда из Японии, и теперь японская компартия любезно оплатила её поездку к отцу в Москву.
Агенты Коминтерна провели в Японии расследование и с удивлением узнали, что компартия ни о какой дочери ничего не знает и в Москву её не посылала. К тому же у жены Катаямы, вышедшей замуж очень рано, вообще не было дочерей[123].
Положение для Коминтерна сложилось щекотливое. Ясно, что женщина подослана японской тайной полицией, чтобы вызнать секреты Коминтерна. Но если Коминтерн её задержит, ГПУ обвинит Коминтерн в ротозействе и усилит наблюдение. Что делать? Приняли соломоново решение: «дочку» без лишнего шума переправили обратно в Японию, ничего не объясняя ни ей, ни Сэну Катаяме.
О втором японском шпионе я слышала от Халла, негра, с которым познакомилась в 1932 году в Нью-Йорке. В Москву он приехал в 1928 году. Его сперва по ошибке направили в университет Сунь Ятсена, а оттуда перевели в Ленинскую школу. В университете Халл и ещё один студент заподозрили в шпионской деятельности одного японца. Решили его обезвредить. Вечером, когда японец вернулся с очередного подозрительного собрания, его ударили по голове гвоздодёром, и он с проломленным черепом покатился вниз по лестнице. Вскрытие показало, что смерть наступила не от удара о ступени, ГПУ взялось за дело и нашло виновных. Но поскольку оно тоже подозревало японца, Халл и его друг отделались замечанием.
Помню ещё одну попытку проникновения посторонних в Коминтерн. Году в 1927-м муж представил мне венгерского коммуниста по фамилии Томсен. Человеком он казался неплохим, бегло говорил по-немецки, и Отто был доволен, что нашёл такого способного работника. Но удовольствие его длилось недолго. Через несколько дней новичка арестовали. Оказалось, портрет Томсена и сведения о нём были опубликованы немецкой компартией в списке лиц, занимавшихся в различных странах антисоветской деятельностью. Томсен был казнён.
Руководство Коминтерна делало всё возможное, чтобы создать иностранцам хорошие условия. Уровень жизни коминтерновцев действительно был гораздо выше, чем у среднего советского человека. Однако от царившего в городе хаоса и беспорядков оградить коминтерновцев было трудно. Их тоже, как и всех москвичей, постоянно обворовывали. Расскажу несколько курьёзных случаев.
