Толстой (СИ) - Гуцол Юлия Валерьевна
«Мы не запомним, когда бы с таким живым интересом принималось в нашем обществе появление какого-нибудь художественного произведения, как ныне принимается появление романа графа Толстого. Четвертый том его все ожидали не просто с нетерпением, а с каким-то болезненным волнением. Книга раскупается с невероятной быстротой».
«Во всех уголках Петербурга, во всех сферах общества, даже там, где ничего не читалось, появились желтые книжки «Войны и мира» и читались положительно нарасхват».
«Вышедшее в настоящем году сочинение графа Толстого “Война и мир” было прочитано, можно сказать, всею читающей русской публикой. Высокая художественность этого произведения и объективность взгляда автора на жизнь произвели обаятельное впечатление. Художник автор сумел совершенно овладеть умом и вниманием своих читателей и заставил их интересоваться глубоко всем тем, что он изобразил в своем произведении».
«На дворе весна… Книгопродавцы приуныли. Их магазины почти целый день пусты: публике не до книг. Только разве иногда отворится дверь книжного магазина, и посетитель, высунув из-за двери одну лишь голову, спросит: Вышел пятый том “Войны и мира”? Затем он скроется, получив отрицательный ответ».
«Роман нельзя не прочесть. Он имеет успех, он читается всеми, хвалится большинством, составляет “вопрос времени”».
«Едва ли какой-нибудь роман имел у нас такой блистательный успех, как сочинение графа Л. Н. Толстого “Война и мир”. Можно сказать смело, что его прочла вся Россия; в короткое время потребовалось второе издание, которое уже и вышло».
«Ни одно литературное произведение последнего времени не производило на русское общество такого сильного впечатления, не читалось с таким интересом, не приобретало столько поклонников, как “Война и мир” графа Л. Н. Толстого».
«Давно уже ни одна книга не читалась с такою жадностью… Ни одно из наших классических произведений не расходилось так быстро и в таком количестве экземпляров, как “Война и мир”».
«Романом графа Толстого в данное время занята чуть ли не вся русская публика».
В. П. Боткин в письме к Фету из Петербурга от 26 марта 1868 года писал: «Успех романа Толстого действительно необыкновенный: здесь все читают его, и не только просто читают, но приходят в восторг».
Вы почувствовали, как кричат мальчишки-газетчики: «Вышел еще один том “Войны и мира”, покупайте, покупайте!», как стучат печатные машинки в издательствах, строча очередной отзыв, как переговариваются между собою люди: «А вы уже читали новый роман Толстого?» Конечно, были и дурные отклики, но это только добавляло интриги и желания прочесть книгу.
Анонимный критик либеральной газеты «Голос» недоумевал: «Что это такое? К какому разряду литературных произведений отнести его? Полагать надо, что и сам граф Толстой не решит этого вопроса, судя по тому, по крайней мере, что он не отнес своего произведения ни к какому разряду, не назвав его ни повестью, ни романом, ни записками, ни воспоминаниями… Что же это все? Вымысел, чистое творчество или действительные события? Читатель остается совершенно в недоумении, как ему смотреть на рассказ обо всех этих лицах. Если это просто произведение творчества, то зачем же тут фамилии и знакомые нам характеры? Если это записки или воспоминания, то зачем этому придана форма, подразумевающая творчество?»
А. С. Суворин в газете «Русский инвалид» дал такую характеристику роману: «Интрига романа крайне проста. Развивается она с тою естественною логикою или, пожалуй, естественною нелогичностью, которая существует в жизни. Ничего необыкновенного, ничего натянутого, ни малейших фокусов, употребляемых даже талантливыми романистами. Это спокойная эпопея, написанная поэтом-художником. Автор захватил в своем изображении самые разнообразные типы и воспроизвел их по большей части мастерски. Особенно ярко представлен старик Болконский, тип деспота с душою любящей, но испорченною привычкою властвовать. Необыкновенно тонко подмечены и развиты автором малейшие черты этого характера, до сих пор не являвшегося в такой законченной художественной форме».
Каждому в романе понравилось и не понравилось что-то свое, но равнодушных не осталось. Можно как угодно относиться к графу Толстому, но не признать его таланта не получится.
«Война и мир» – это не роман в обычном его понимании, это эпопея, на страницах которой сосуществует рядом возвышенное и серо-будничное, кровавая битва сменяется картиной бала, чередуются смерть и рождение, любовь и ненависть, радость и грусть. Разные, часто диаметрально противоположные стороны жизни и сами судьбы соединяются в неразрывное целое под названием «Война и мир».
Но Толстой не был бы Толстым, если бы ограничился одним творением. Это 18-летие семейной жизни было богато на шедевры. Познакомимся еще с одним.
В 1873 году Лев Николаевич прекращает работу над задуманной им книгой о Петре I и его эпохе. Изучив материалы, он проникается неприязнью к персонажу и решает оставить книгу. Но у него появляется другая идея. Из дневника Софьи Андреевны от 19 марта: «Вчера вечером Левочка мне вдруг говорит: “А я написал полтора листочка, и кажется, хорошо…“ Начал он писать роман из частной и современной эпохи». А через неделю Толстой сообщит и Страхову в письме от 25 марта 1873 года, что написал вчерне «роман, очень живой, горячий и законченный». Его он надеялся завершить через две недели (ранее Толстой только раз называл какой-либо текст горячим – главу из повести «Альберт», где описывалась юношеская любовь рассказчика). Но отправить письмо счел преждевременным, что оказалось очень разумным решением. Полностью завершит роман Толстой только в 1877 году, хотя его первые главы опубликованы в «Русском вестнике» еще в 1874-м. Почему так получилось? Во-первых, очевидно, у Толстого при живости его ума появились новые мысли относительно начатого произведения. Во-вторых, издательство будет публиковать роман с длительными перерывами, а эпилог будет выпущен отдельной книгой.
Четыре года Толстой занимался только этим романом, историей двух семей, которые счастливы и несчастливы каждая по-своему. Основные линии повествования – повествование об Анне, Вронском и Каренине и параллельно о Китти и Левине. Эти линии не соприкасаются на протяжении романа, кроме двух эпизодов. Но они связаны между собою единой философской идеей. И счастливая, и несчастливая семья показаны как истории поиска смысла и нравственной подоплеки человеческого бытия. Толстой нашел такой творческий ход, который никто до этого не использовал в литературе. Ему говорили, что у него получилось два романа под одной обложкой. «Связь постройки, – ответил он одному из критиков, – сделана не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а на внутренней связи». Архитектурой он как раз гордился: «Своды сведены так, что нельзя и заметить, где замок».
Творческая предыстория «Анны Карениной» абсолютно непохожа на историю написания «Войны и мира». Толстой в первом романе сначала колебался в определении исторического рубежа, когда должно было начаться произведение. Он думал начать и с 1812, и с 1811, 1808, 1807 года, пока не остановился окончательно на 1805-м. Сообразно с изменением действия менялся и сюжет.
Ничего подобного не было при работе над «Анной Карениной». Уже первый набросок романа содержал в основных чертах всю историю жизни главной героини с момента ее встречи с Вронским.
И развязка, возможно, представлялась Толстому ясной с самого начала. За год до того, как был написан первый черновой вариант, Толстой прочитал в тульских «Ведомостях» заметку о самоубийстве молодой женщины, бросившейся под колеса товарного состава. Звали ее Анна Пирогова. Толстые ее знали: она служила экономкой у их соседа, владельца деревни Телятинки, и была его сожительницей. Однажды помещик объявил, что собирается жениться на гувернантке своего сына. Тогда Анна ушла из дома и со станции отправила письмо, где назвала бывшего возлюбленного своим убийцей. Тело отправили на вскрытие, Толстой на нем присутствовал. Это событие произвело на него тяжелое впечатление. А вот внешностью Анна Каренина напоминает дочь Пушкина Марию Гартунг. Толстой однажды видел ее в Туле у общих знакомых. Его поразили, по свидетельству Кузминской, ее необычайно изящная фигура и завитки на затылке, которые он назвал какими-то удивительными – «породистыми».
