Всеволод Иванов - Алтайские сказки
Еле проснулся.
Чует — затылок ему солнце печет.
— С чего бы это, — думает, — тень всегда хорошая была.
Смотрит — на березе половины листьев нет.
А Куян рядом спит.
Одна лапа на брюхе, во рту торчит половина листочка.
Койонок озлился, фыркнул:
— Что ты наделал? А?
Заяц вскочил и от сытости говорит не может.
— Тьфу! — сказал Койонок. — Какая рожа паршивая. Ступай.
И в наказанье сказал:
— Будет тебе, обжора, лучшей пищей кора — осиновая, горькая.
Поднялся, начал листья новые делать.
Ладно.
Вот когда осенью лист на березе зажелтеет, заяц боится подойти к коре. Трясется, душа у него прыгает.
Я говорю:
А идет. Трясется, а идет.
Жрать надо.
IV
АЮ
Говорит Уртымбай:
— Хочу медведя-Аю убить. Белолобые много жгучей воды за шкуру дадут.
Хороший охотник был — любил хвастать.
Пошел.
Ладно.
Аю вылез из берлоги на Уртымбая идет.
Пустил стрелу Уртымбай.
Мимо.
Пустил другую, в плечо угодила.
Не успел ножа выхватить, медведь навалился. Обнял. Давит.
Думает Уртымбай:
— Пропал. Не попью кумыса больше.
А медведь-Аю — клыки в пене, трясется весь, кровь из раны по шерсти брусникой катится.
Озлобился.
Только хотел давнуть Уртымбая, да невзначай в глаза ему взглянул.
Увидал Аю-медведь в глазах Уртымбая — маленькая морда, желтые клыки и пена на них.
И Уртымбай увидал свое лицо — серое как солончак и бороденка как горсточка сухой травы.
Как заноза в глаза Аю вошла.
Заревел!
Опустил Уртымбая.
И ушел Аю в тайгу.
Уртымбай, чимбары поддерживая, в аул прибежал.
Хвастается:
— Вот я какой, чуть медведя своими руками не задавил…
V
КАК ЛЮБИЛ КАРА-СУ
Поток горный Кара-Су любил кувшинку-Йгу, что в заводях расла. Большая, желтая, как глаза зеленого бога-Кургамыша.
Ладно.
Целует, ласково подергивает плечами мягкими Кара-Су. Йгу как амулет подпрыгивает, смеется:
— Тль… тль…
Кара-Су говорит:
— Почему ты меня одного не любишь? Всем смеешься. Небу, берегу. Всем. Я так не хочу.
Смеется Йгу, говорит:
— Не могу… тль… тль…
А ветер-Чойном завидовал Кара-Су. Все впитывает в себя — небо, берег, тополя. А он, ветер — запахи одни от трав.
Говорит он Кара-Су:
— Бери себе кувшинку на дно, я помогу.
Стал ветер-Чойном расшатывать Кара-Су.
Волны сначала улыбались. Сердито скривили рожи. А потом сжались и схватили кувшинку за горло.
Не поддается Йгу.
— Тль… тль… — бежит она по волнам, смеется.
Волны — черные.
А та желтые перышки отряхивает, смеется:
— Тль… тль…
Ветер призвал Осеннего Брата.
Осенний Брат пришел — прелью запахло. Понюхал носом (как гриб нос широкий). Сказал:
— Могу.
Наскочил на тополь.
— Хрук!..
Сучок сломался, в поток упал.
Сел на сучок Осенний Брат, наплыл на кувшинку и перерезал ей горло.
Улетели братья.
Закрутился Кара-Су от радости. На дно поволок Йгу.
— Ага! — говорит.
Ладно.
Только завяла кувшинка-Йгу. Без солнца. Без ласкового бога-Кургамыша.
Заболел с тоски Кара-Су. Бросаться на берег стал, а потом со стыда закрылся белым чувлуком, как киргизка, и бредит — летом, тайгой, Йгу.
Пришел Зимний Брат и со свистом (двух зубов не хватает во рту) завыл:
— Сщщуии… щщуии…
VI
КЫЗЫМИЛЬ-ЗОЛОТАЯ РЕКА
Было, видишь, так.
Полюбила девушка-Кызымиль, красивая девушка (как черемуха весной) доброго бога-Вуиса. Розового, сочного, крепкого — как шишка кедровая.
Ладно.
Вышла на елань, к солнцу лицо повернула, волосы распустила. Говорит:
— Вуис! Вуис! Я тебя люблю.
Прилетел Вуис-радостный бог.
Улыбнулся, сказал:
— Ты — хорошая. Я тебя тоже полюбил. Только бог-Кутай — старый, сердитый бог… Нельзя мне тебя любить, рассердится Кутай.
— Люблю Вуиса, — говорит Кызымиль, а у самой глаза как у марала блестят красивые глаза.
Поглядел Вуис, поглядел. Вздохнул:
— Не знаю, что и делать.
Думал много.
Говорит:
— Лучше я в человека обернусь.
Опустил коня на волю. Лук взял, сапоги надел.
Человеком сделался.
Ладно.
Узнал старый бог-Кутай. Говорит:
— Как быть тут?.. Нельзя же богу человеком жить. Так, пожалуй, все боги с неба сбегут.
А Вуис в это время в лесу охотился.
Вот и вошел Кутай в Аю-медведя.
В лес спустился. На Вуиса кинулся.
— А! — сказал Вуис. — Хорошая шкура — сошью Кызымиль шубу. Убью медведя.
Да не мог убить.
Медведь-Аю человека Вуиса убил.
Опять стал духом Вуис.
Говорит Кутай:
— Ступай на небо, Вуис. Нечего тебе делать на земле. Ступай. А Кызымиль заточу в воду — не смущай бога.
Ушел Вуис на небо.
Как узнала Кызымиль о смерти Вуиса, затосковала.
Горевала, горевала. В реку бросилась.
Умерла.
Увидел смерть Кызымили бог-Вуис.
— И-шь… — сказал и слезу уронил.
Пала та слеза — белая слеза радостного бога-Вуис в реку, смешалась со слезами Кызымиль — золотая стала река.
Вот катится в Черных горах Кызымиль-река желтая, яро-желтая, золотая река.
— Ох… ох… — к скалам жмется, жалуется.
— Ах! — вздыхают скалы (чем поможешь!).
— Ох… ох…
Тихо. Робко жалуется на богов Кызымиль-золотая река.
VII
КАК СОГРЕШИЛ АЯНГУЛ
Много лет спасался на горе Тау старец Аянгул.
До того молился, что борода в землю вошла, а ноги мхом покрылись.
Шепчет чуть слышно:
— Кутай, смилуйся, спаси.
Ладно.
Ехал мимо бог-Вуис, старца увидал:
— Что делаешь здесь? — спрашивает.
Головы не повернул старец.
Отвечает сердито:
— Или не видишь? Молюсь.
Поехал бог-Вуис к старому богу-Кутаю, сказал:
— На горе Тау старец Аянгул молится, борода в землю врасла, ноги мхом покрылись.
Удивился старый бог-Кутай:
— Так долго молится, а я и не знаю.
Прилетел на гору Тау, говорит Аянгулу:
— Я — Кутай. О чем ты меня молишь?
Пал лицом ниц Аянгул:
— Прости меня, многогрешного, помилуй.
И сказал Кутай:
— Говори твои грехи. Может и помилую.
Рассказал свои грехи Аянгул.
Качает головой Кутай:
— Грехи твои, как и грехи прочих людей. Может еще что другое есть? Говори все.
— Нет у меня больше грехов, — отвечает Аянгул.
Удивился Кутай:
— Зачем же молился так долго?
