Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
Две минуты спустя явился трактирщик, чтобы сказать, что персоны, которых я пригласил обедать с собой, кушают каждая по меньшей мере за двоих, поэтому он обслужит нас только из расчета по шесть паоли с головы. Я согласился. Решив, что должен пожелать доброго утра любезной матушке, я пошел в ее комнату и высказал комплимент по поводу ее очаровательного семейства. Она поблагодарила меня за восемнадцать паоли, что я подарил ее любимому сынку, и поведала мне о своих печальных обстоятельствах.
— Антрепренер Рокко Ардженти, — рассказала она, — это варвар, который заплатил мне всего 50 римских экю за все время карнавала. Мы их проели и можем вернуться в Болонью только пешком, прося милостыню.
Я дал ей дублон «да окко», что заставило ее прослезиться от радости. Я пообещал ей еще один за откровенность.
— Признайтесь мне, что Беллино — девушка.
— Уверяю вас, что нет; но он так выглядит. Его вид настолько убедителен, что он должен был пройти обследование.
— Кто проводил?
— Духовник его преосвященства епископа. Вы можете сами у него спросить, правда ли это.
— Я поверю этому только после того, как произведу обследование сам.
— Сделайте это; но, по правде говоря, я не могу в этом участвовать, потому что, прости меня господи, мне неприятны ваши подозрения.
Я иду в свою комнату, отсылаю Петроне купить бутылку кипрского вина, он дает мне сдачу в семь цехинов с моего дублона и я распределяю эти цехины между Беллино, Сесиль и Мариной, затем прошу этих двух последних оставить меня наедине с их братом.
— Мой дорогой Беллино, — говорю я ему, — я уверен, что вы не моего пола.
— Я вашего пола, но я кастрат; меня обследовали.
— Позвольте, я вас также обследую, и вот вам дублон.
— Нет, потому что, очевидно, вы меня любите, и религия мне это запрещает.
— Вы не проявили такой щепетильности по отношению к духовнику епископа.
— Он был старый, и он только бросил беглый взгляд на мое несчастное телосложение.
Я протягиваю руку, он ее отталкивает и приподнимается. Это упорство меня раздражает, потому что я потратил уже пятнадцать — шестнадцать цехинов для удовлетворения своего любопытства. Я, надувшись, возвращаюсь к столу, но аппетит трех прелестных созданий возвращает мне хорошее настроение, и я решаюсь компенсировать на малышках потраченные деньги.
Сидя втроем перед огнем и поедая каштаны, я начинаю раздавать поцелуи; и Беллино, в свою очередь, не уклоняется от участия. Я поглаживаю и целую юные шейки Сесили и Марины и Беллино, улыбаясь, не противится моей руке, проникающей за жабо и трогающей грудь, не оставляющую во мне никаких сомнений.
— С этой грудью, — говорю я, — вы девушка и не можете это отрицать.
— Это недостаток всех таких как я.
— Я это знаю; но я понимаю в этом достаточно, чтобы отличить разновидности. Эта грудь, мой дорогой Беллино, — очаровательная грудь семнадцатилетней девушки.
Весь в огне, видя, что моя рука не встречает никакого препятствия в своем завоевании, я хочу приблизить к нему свои раскрытые губы, обесцвеченные избытком страсти, но этот обманщик, не желая доставить мне недозволенное удовольствие, поднимается и покидает меня. Я пылаю от гнева и от невозможности его утолить, потому что сам все затеял. Чтобы успокоиться, я прошу Сесилию, ученицу Беллино, спеть мне несколько неаполитанских арий; после этого я вышел и направился к рагузянину Бучетти, который выдал мне заемный вексель на Болонью, взамен такого же, который я ему предъявил. Вернувшись в гостиницу, я поужинал в компании этих девочек блюдом макарон и отправился спать, приказав Петрони заказать место в утренней почтовой карете, поскольку решил уехать.
В момент, когда я собрался уже закрыть свою дверь, я вижу Сесили, которая, будучи почти в рубашке, является мне передать от Беллино, что я бы доставил ему удовольствие, проводив его до Фламини, где он приглашен петь в опере, которую там ставят после Пасхи.
— Иди, скажи ему, мой маленький ангел, что я готов доставить ему это удовольствие, если он соблаговолит сначала доставить мне другое, дав мне возможность, в твоем присутствии, увидеть, девушка он или мальчик.
Она уходит, и возвращается сказать, что он уже в постели; но если я отложу свой отъезд на один день, он обещает удовлетворить мое любопытство.
— Скажи мне правду, и я дам тебе шесть цехинов.
— Я не могу их взять, потому что, никогда не видев его обнаженным, не могу об этом судить; но наверняка он мальчик, потому что в противном случае он не мог бы петь в этом городе.
— Отлично. Я уеду только послезавтра, если ты проведешь ночь со мной.
— Вы меня так любите?
— Очень; но будешь ли ты хорошей?
— Очень хорошей, потому что я вас тоже люблю. Я пойду предупрежу мать.
— У тебя, наверное, был любовник.
— Никогда.
Она возвращается веселая, говоря, что ее мать считает меня порядочным человеком. Она запирает мою дверь и бросается, влюбленная, в мои объятия. Я нашел, что она, возможно, девственна, но, не будучи влюбленным, я не стал углубляться в этот вопрос. Амур — чудесная приправа, которая делает это блюдо изысканным. Сесилия была прелестна, но у меня не было времени, чтобы ее желать; поэтому я не мог ей сказать — ты мое счастье; это она мне так говорила, но я был не слишком этим обрадован. Однако я хотел познать счастье; она была нежна, я был нежен, я уснул в ее объятиях и, проснувшись и разбудив ее любовью, я подарил ей три дублона, которые, однако, должны были понравиться меньше, чем клятвы в вечной верности. Абсурдные клятвы, которых мужчина не может дать и прекраснейшей из женщин. Сесилия удалилась, неся свое богатство матери, которая, плача от счастья, утвердилась в своей вере в божественное провидение.
Я вызвал хозяина, чтобы заказать ему богатый ужин на пять персон. Я был уверен, что благородный дон Сансио, который должен был прибыть к вечеру, не преминет оказать мне честь поужинать со мной. Я не хотел обедать, но болонская семья не нуждалась в таком режиме, чтобы сохранить свой аппетит до ужина. Вызвав Беллино, чтобы напомнить о его обещании, я услышал от него, что день еще не кончен, и он уверен, что проводит меня до Римини. Я предложил ему, если он хочет, прогуляться со мной, и он пошел одеваться.
Но тут появляется Марина, которая с обиженным видом заявляет мне, что не знает, чем заслужила мое неудовольствие.
— Сесиль провела с вами ночь, вы уезжаете завтра с Беллино, лишь я одна остаюсь несчастной.
— Ты хочешь денег?
— Нет, я вас люблю.
— Ты еще слишком ребенок.
— Возраст ничего не значит. Я больше сформировалась, чем сестра.
