Алексей Лосев - Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед
Порядок слов в греческом очень сложный. По-латински сказуемое, как правило, стоит на конце. Отсюда оно часто на конце и в немецком, в русском в 17 веке.
Γλώττα или γλώσα, значит трудно понимаемое слово. Отсюда глоссарий.
17. 11. 1964. Кардинал от καρδία сердце? Cardinalis… Да, пожалуй [4]. А я вам скажу больше: русское сердце и это греческое слово с корнем καρδ— одно и то же. Тут е переходит в а, очень обычное чередование. Чередование это такое общее явление, просто необозримое. Гласная всегда ненадежна, она всегда может измениться на другую.
Вообще фонема, вокруг нее такая путаница. Фонема у одного лингвиста значит одно, у другого другое. Еще так же повезло понятию модели. Шаумян? У него, наоборот, определенное значение: фонема у него есть чисто теоретический конструкт, который нельзя произнести. Старики никак не могут понять, что фонему нельзя произнести. Фонема не звук, а теоретический конструкт!
Вообще сейчас важные вещи творятся в языкознании. Нельзя соглашаться с теми стариками, что не хотят слышать о структурализме.
Аракин[5]? Он хорошо разбирается в новых учениях. А вообще это только в центре сейчас знают новое, а в других городах глаза на всё свежее закрывают.
Σοφία это мудрость. Но греки народ практический; их даже считали обманщиками; например, римляне в отношении греческой верности и надежности имели особое слово graecofides, греческая вера, в том смысле, что грекам нельзя доверять. У греков Σοφία конечно, мудрость, но все-таки она означает греческую мудрость, иногда даже хитрость. У философов мудрость, конечно, сублимируется в чисто теоретическое высокое значение.
Еще важнее λόγος — и слово, и речь, и разум. Поэтому ни на один язык перевести λόγος нельзя. Verbum? Wort? То и другое просто слово, а в греческом, например в φιλολογία, -λογία от λογος вовсе не слово, а что-то совсем другое.
Άρετη часто переводят добродетель, но это значение сложилось только в позднем эллинизме, хотя и до христианства. Άρετη — добротность, вот правильный перевод; совершенство в каком-нибудь отношении, обязательно в хорошем.
Вот вам развитие идей. Была политическая, социальная добротность, а позднее развитие языка пошло по линии морализирования. История слов поучительна. Например, наше слово пошлый. Первоначально оно значило то, что пошло, т. е. какую-то повседневную, обыкновенную вещь. Теперь другое значение. Или наше слово воля.
В старых языках есть аромат! Роскошно! Музыка!
Это все можно рассматривать в связи с историей культуры. В слове аретп сразу видно, что это языческая религия, не морализирующая.
24. 11. 1964. А. Ф. объясняет второе склонение в греческом. Формы склонения не правило, это факт языка. Правило что-то обобщает, а тут ведь никакого обобщения нет, есть просто требование говорить именно так, а не иначе!
Слово θΰω, жертвовать, значит еще бушевать, т. е. то же действие, что русское буря[6]. По-видимому, это действие, жертвоприношение, сопровождалось какими-то бурными движениями, страстями — ведь не чисто формальное же это было занятие.
Тантал — догреческое слово.
В ударении всё закономерно: никакой схоластики нет.
Греческое О при звательном падеже это восклицательное О, как в русском языке: звательная частица.
Хайроэ значит радуюсь; при расставании и встрече говорили χαέρε, χαίρετε. Интересно, что грек другому желает радости, а русский здоровья. Но при расставании русский говорит прощай, просит отпустить ему вину. Тут русский язык далеко замахнулся; тут, видите, обернулась какая-то философия глубокая. А римлянин говорит просто vale, знаете; vale, будь здоров. — Это прощай по-русски глубоко, глубоко… Прости значит освободи? морализирующее значение появилось поздно, после Канта и Гегеля? Да, может быть. Они ведь моралисты.
Палеоазиатские языки: выражение действия есть, а выражение лица достигается другими способами. Там вообще чудные явления.
Гомеровская Илиада — там много наслоений, напластований. «Они жарили мясо на Гефесте…» Ясно, что видели в огне бога, так что идея огня еще не отделилась от реального огня. Дух, понятый неотделимо от понятия вещи. Нет различения между телом и духом.
Дети выучивают язык легко. Некоторые сохраняют эту способность в любом возрасте. Лингвист выучил еще один язык, как Моцарт сочинил сонату. Я знал двух таких полиглотов, Корша Федора Евгеньевича и Марра. Более сорока языков знали — главное, разных систем!
Марр был большой авторитет. Он ослабел, когда Сталин понял, что руссистику надо поддерживать. Во многих случаях Марр был провидцем. Новое у него — список исходных корней. И идея матриархата. Земля, Небо, Уран по Марру — одно женское существо. Земля по Марру то же слово, что немецкое Himmel, небо.
1. 12. 1964. В древнем языке странный человек тот, кто ходит по стране. «Сторонник мира»? Да, пожалуй, тоже относится сюда, только здесь полногласие. Тот же корень в словах страх, стремление, о-стров, струя. Общее между ними то, что всё струится!
Теперь μνήμη, богатый корень. Здесь в греческом нулевая огласовка, — μν- Более сильная огласовка бывает разная: вспоминать, Minne, любовь, Minnesang, поэзия. Потом mens, отсюда ментальный. Сомнение? Да, тоже. — Теперь, от mens немецкое Mensch. Немец ведь понимает человека возвышенно. Но, между
прочим, русское человек — неразгаданное слово. До десятка разных мнений существует.
Русское память связано с мнети. Па — непродуктивная частица, которая указывает на уменьшение значения (как паводок, пасынок). То же самое na-мять, через юс малое. Но па означает кроме того еще что-то скрытое, непроявленное.
8. 12. 1964. Откуда несходство языков? Разные расы, разные народы. У одних просто языки длиннее, у других короче; как различны органы произношения, так и языки.
Почему номинатив не чистая форма? Да, в греческом номинативе она как раз не чистая; она деформирована окончанием. В номинативе происходит фонетический процесс сплавления основы с окончанием. Звук — s — один из постоянных и твердых формативов именительного падежа. Чистую основу надо искать в косвенных падежах, в номинативе происходит деформация.
Ποίγτα. Если по-новогречески произнести, то получится пиита.
25. 6. 1970 я записал себе: «Два дня перепечатываю лосевского Аристотеля; это многим может показаться пусто; это покажется пусто всем дурным; Лосев не предает духа (задача, которую ставил Лорка: поэзия не должна ускользнуть в грязные уши). Но внутренним движением мысли он ответную мысль — будит. Мысль его поразительным образом с реалистической точки зрения слепа; он как Протей принимает разные системы — и не останавливается ни на одной; в отношении ко всем чувствуется глубокая непривязанность и великолепная, ровная, загадочная насмешка. Но в то же время они — его орудие; ведь только хватаясь за рычаги, предоставляемые системами, он может сбросить тяжесть земного, — и он похож на бесконечно мощного гиганта, который под страшной толщей бьется и пробивается наверх, и снова погружается, и снова выходит; такую борьбу взял на себя трудом жизни».
