Юрий Колкер - Лурье... Ещё Лурье...
Традиция, пусть подчас косная и мертвящая, умеряет нас в нашей страсти быть последовательными и всезнающими. Смиряет. Уравновешивает любовь и жестокость.
Странно вымолвить: этот могилевский окулист блистательно владел латынью и греческим, не говоря о нескольких новых языках. Владел не как врач владеет латынью, а как редкостный знаток, как ученый-античник; прочел в подлиннике практически всех древних авторов, знал и понимал их лучше иных специалистов; консультировал (в письмах) родного сына, когда тот стал ученым, специалистом мирового класса. Книг не написал; оставил гору тетрадок с заметками, в том числе этнографическими.
Энциклопедически образованный человек, он был лишен музыкального слуха, литературу понимал по-писаревски, в живописи ценил главным образом передвижников (как позже другой гений, физик Лев Ландау). Что ж, и на солнце есть пятна. «Нельзя объять необъятное…»
Яков Лурья умер в 1917 году своей смертью, не дотянув до пятидесяти пяти лет. Грандиозная фигура. Великий человек, великий даже в своих заблуждениях. Великий и безвестный.
СОЛОМОН ЯКОВЛЕВИЧ ЛУРЬЯ
Shlomo Luria, он же Соломон/Шломо Лурье/Луриа
Средний Лурья, сын Якова Анатольевича Соломон, родился в декабре 1890 года по старому стилю. Рано выказал способности к математике. Окончил с золотой медалью гимназию, куда попасть было непросто при жесткой пятипроцентной норме для евреев (их в Могилеве насчитывалось больше половины). Прогимназию пришлось проходить в Литве. Еврейских медалистов в России было в эту эпоху много, и медаль совсем не гарантировала поступления в университет. Номинально отбирали тех, чьи заявления поступили раньше (все медалисты шли без экзаменов); на деле решающими оказывались другие факторы, в том числе «великая хартия вольностей еврейского народа» (по определению старшего Лурья): взятка. Поскольку эту хартию Яков Анатольевич отвергал в принципе, ему пришлось придумывать другой ход. Гимназическое образование к началу XX века было сильно урезано. Греческий язык, например, стал предметом факультативным (латынь оставалась обязательной). Зато пятерка по греческому значительно увеличивала шансы абитуриента. Вот этому-то языку Яков Анатольевич и выучил своего старшего сына Соломона.
«Ни отец, ни сын не предвидели, что этот опыт, предпринятый ради сугубо практических целей, окажет решительное влияние на судьбу Соломона Лурье» (Я. С. Лурье. История одной жизни. Издательство ЕУ СПб, 2004.)
Сын стал античником, филологом-эллинистом. Мировую известность получил как Salomo Luria (печатался за границей в основном по-немецки и по-итальянски).
На берегах Невы Лурья-средний стал писаться Лурье, уступил господствовавшему в России написанию этой фамилии, хоть и слышал от отца, что оно — неверное. Его жизнь и карьера — золотое сечение предсовесткой и советской истории, особенно же — истории русского и русско-советского антисемитизма.
Бросим взгляд на послужной список ученого. За студенческую работу о Беотийском союзе он получил в университете большую золотую медаль; был оставлен при университете для подготовки к профессуре. (Для этого пришлось креститься в лютеранство; профессор Сергей Жебелёв говорил в 1918 году: «Все мы виноваты в революции; вот и я тоже: оставил при университете еврея!». Странная логика, не правда ли? Ведь Жебелев, тем самым, еврея нейтрализовал как потенциального революционера.)
С 1918-го по 1921 год Соломон Яковлевич преподавал в самарском университете, в 1921-29-м, в 1934-41-м и 1943-49-м — в ленинградском университете; в 1941-43-м — в иркутском университете; доктор исторических наук с 1934-го (без защиты диссертации); доктор филологических наук — с 1943-го; с 1950-го по 1953-й преподавал в одесском университете, с 1953-го — профессор львовского университета.
Он опубликовал более двухсот работ по древней истории и языкознанию, эпиграфике, философии, истории науки. Основные труды: Антисемитизм в древнем мире (1922), История античной общественной мысли (1929); История Греции (учебник, вышла в 1940-м только первая часть), Архимед (1945), Очерки по истории античной науки (1947), Геродот (1947), Язык и культура микенской Греции (1957). Он написал несколько детских рассказов (Письмо греческого мальчика и другие).
А книга, которая никогда не устареет, вышла посмертно. Это Демокрит; тексты, перевод, исследования (1970). Ни одно сочинение первого атомиста до нас не дошло. Демокрита нужно было реконструировать по фрагментам из других античных авторов. Это делали и до Лурье (немцы), но его собрание едва ли удастся когда-либо расширить. Находок тут не ожидается.
Итак, никакой математики? Да, ее Соломон Лурье отверг (не вовсе, а как дело жизни) еще абитуриентом. Сохранилось его высказывание, неожиданно глубокое в устах юноши: математика — «действительно занимательная штука, но это не наука, а только замысловатая и очень интересная игра: наполнить человеческую душу она не может». На Западе, заметим, математику и не относят к наукам; как и философия, она — не science. Неужто мальчик слышал об этом 17-летним? Вряд ли. Скорее сам понял. Но знание математики и любовь к этой «игре» ему пригодились. Когда в 1929 году в СССР отменили преподавание истории (!), и Лурье остался без работы, он устраивается преподавателем математики в один из ленинградских техникумов.
В послужном списке ученого бросается в глаза охота к перемене мест. Соломон Лурье и в самом деле был таков; еще подростком легко менял города и адреса. Но, конечно, не по своей воле он несколько раз оставлял свою almam matrem. В Самару — был выброшен революцией, в Иркутск — второй мировой войной (выехав в эвакуацию чуть ли не с последним поездом, он с дороги телеграфировал в несколько университетов — и был принят в иркутский). А в 1949-м, в ходе кампании против безродных космополитов, — его, дважды доктора наук, увольняют из университета «за несоответствие занимаемой должности» (как потом выяснилось, сама эта формулировка была незаконной).
От своих академических коллег Соломон Лурье получил прозвище короля бестактности. Первой и сознательной его бестактностью было то, что он никогда не стыдился своего еврейства. Даже лучшие из русских дореволюционных интеллигентов зачастую не понимали такого: они, идя навстречу несчастным инородцам, готовы были разве что стыдливо не замечать их прирожденного порока (а евреи в этом подыгрывали им). С подобным Соломон Лурье столкнулся в петербургском университете — и не пожелал подстраиваться, не отряхнул со своих ног праха старого мира. Непоколебимый атеист, одинаково чуждый иудаизму и христианству, он свое вынужденное крещение называл «гнуснейшим из компромиссов», «взяткой» — и сразу же отказался от него после февральской революции: прошел в синагоге процедуру формального возвращения к религии предков.
