Льюис Клайв - О Нарнии
Один старикашка ученый рвал кролику листья зеленые.
Сперва тот робел, потом обнаглел и лапами встал на ученого.
Все равно это очень милый кролик. Я зову его «Барон Бисквит». Пожалуйста, передай маме спасибо за ее милое письмо. В больнице мне было неплохо, только голодно, и еще меня мыли, как будто я маленький и сам не умею. Видела когда‑нибудь больничную нянечку? Очень строгие женщины. На этом заканчиваю, потому что все еще не совсем здоров. Целую тебя и всех остальных.
Твой любящий крестный К. С. Льюис
***Модлин–колледж
Оксфорд 11 феврали 1945
Дорогая Сара, прости, пожалуйста, что не успел раньше поздравить тебя с Рождеством и Новым годом, а также поблагодарить за чудесную открытку, которая мне очень понравилась. По–моему, ты стала еще лучше рисовать кошек, они выходят у тебя замечательно, гораздо более похоже; чем у меня. Я умею рисовать кошку только со спины, вот так
Правда, жульничество? Потому что не надо рисовать лицо, а оно самое трудное. Удивительно, что человеческие лица рисовать легче, чем звериные, кроме, может быть, только слоновьих и совиных. Интересно, почему бы это? Я не написал раньше, потому что мы тут совсем с ног сбились: то у нас болели, то были гости, а то еще трубы замерзли. Я все равно люблю мороз (а ты?). Лес такой красивый, деревья все белые, как в книжке. Или ты была в Лондоне? Там, наверное, было не так здорово. У нас сейчас живет малыш, ему всего шесть недель[2]. Очень тихий, совсем не мешает нам спать по ночам. Старый пес по–прежнему с нами, ему уже восемь лет. Для собаки это то же, что для человека пятьдесят шесть — можешь сосчитать сама, если умножишь число собачьих лет на семь. Так что он совсем седой, очень медлительный и величавый. Он дружит с двумя нашими кошками, но если увидит в саду чужую, сразу па нее кидается. Похоже, он как‑то сходу ее отличает, даже если она далеко и похожа на какую- нибудь из наших. Его зовут Брюс. Кошек зовут Китти–Ку и Пушкин. Китти–Ку старая, черная, очень пугливая и ласковая. Пушкин — серая, молодая и злющая. Она не умеет втягивать когти и часто обижает старую. Как вы там? Ходишь ли ты в школу и нравится ли тебе? Кажется, у тебя сейчас примерно середина четверти. Ведешь ли ты календарик, вычеркиваешь ли дни до начала каникул? Письмо отправлю только завтра, потому что хочу вложить в него «книжный талончик». Отнесешь в магазин и получишь книжку. Это вроде рождественского подарка, только очень запоздалого. Теперь, раз я написал тебе письмо, ты должна будешь мне ответить — разумеется, только если ты любишь писать письма. Я раньше любил, а теперь не очень, слишком много приходится отправлять писем — хорошо еще брат, спасибо ему, иногда пишет их на машинке. Видела ли ты в этом году подснежники? Я видел два дня назад. Целую тебя и всех остальных.
Твой любящий крестный К. С. Льюис
***[Это письмо К. С. Льюис написал Саре накануне ее конфирмации и вложил в записку для ее матери:]
[Отправлено из Модлин–колледжа 3 апреля 1949]
Дорогая миссис N.
Это письмо — отчаянная попытка сделать то, на что я решительно не гожусь. Закончив, я подумал, что мог написать много такого, в чем вы (зная Сару) увидите прямой вред, и потому решил, что вам лучше прочесть и решить, передавать ли ей письмо. Я такой неуклюжий.
Мои благословения вам всем, и простите, что не смог приехать. Но я бы только наделал глупостей!
Всегда ваш К. С. Льюис [3 апреля 1949]
Дорогая моя Сара,
Очень жаль, но я, похоже, не смогу быть в субботу на твоей конфирмации. Большинство людей в субботу вечером свободны, но у меня тут на руках больная старушка[3]и по выходным нет ни минуты времени, я пытаюсь изображать сиделку, истопника, дворецкого, уборщицу, песью няньку и секретаря одновременно. Я надеялся выбраться, если бы ей стало чуть лучше, а все остальные оказались в хорошем настроении. Однако старушке много хуже обычного, а все остальные не в духе. Придется «лечь на амбразуру».
Если бы я все же приехал и мы встретились, я бы, наверное, показался тебе очень застенчивым и скучным. (Кстати, всегда помни, что старики часто так же стесняются молодых, как молодые — старых. Поэтому‑то тебе часто кажется, что старики говорят с тобой так глупо.) Постараюсь сделать, что могу, в письме. Я считаю, что должен быть для тебя двумя людьми. (1) Настоящим, серьезным, христианским крестным. (2) Феей–крестной. В качестве (2) прикладываю единственное (и очень скучное) волшебство, которое мне по силам. Твоя мама знает, как с ним поступить. Думаю, для тебя оно будет означать, что ты сможешь сейчас; купить что‑нибудь по твоему выбору, остальное будет лежать к банке па будущее. Как я уже сказал, волшебство это довольно скучное, настоящий хороший крестный (второго типа) наколдовал бы что‑нибудь поинтереснее; но это лучшее, что смог придумать любящий тебя старый холостяк.
Что до 1, серьезного христианского крестного, я чувствую свою полную несостоятельность — как и ты, наверное, чувствуешь себя недостойной конфирмации и святого причастия. Однако даже ангел был бы недостоин, и все мы должны стараться по мере сил. Так что попытаюсь дать тебе совет, и вот какой совет пришел мне и голову: не жди (я хочу сказать, не рассчитывай и не требуй) от конфирмации и первого причастия каких‑то особых чувств. Может быть, ты и в самом деле их испытаешь, может, нет. Не тревожься, если не испытаешь. То, что происходит с тобой, происходит на самом деле, ощущаешь ты это или нет, в точности как еда насыщает голодного, даже если из‑за насморка он не расчувствует вкуса. Наш Господь, когда хочет, дает нам нужные чувства — и тогда мы должны Его благодарить. Если нет, должны оказать себе (и Ему), что Ему виднее. Это, кстати, один из немногих вопросов, в котором я, по–моему, действительно что‑то понимаю. Много лет я причащался регулярно и не могу тебе передать, какими же тусклыми были мои ощущения и как внимание постоянно рассеивалось в самые важные моменты. Только в последние год–два дела стали выправляться — это показывает, как важно делать, что тебе говорят.
Да, чуть не забыл, у меня для тебя еще совет. Помни, что есть лишь три вида вещей, которые следует делать. (1) То, что мы должны. (2) То, что нам приходится. (3) То, что нам нравится. Я пишу это потому, что многие люди, по–видимому, тратят время из каких‑то совсем иных побуждений, например, читают книги, которые им не правятся, потому что их читают другие. Должны мы, например, учить уроки и быть приветливыми с окружающими. Приходится нам одеваться, раздеваться, ходить за покупками и все такое. Нравится, но я, конечно, не знаю, что правятся тебе. Может быть, ты когда‑нибудь напишешь и расскажешь сама.
