Михаил Лесников - Бессемер
Одновременно с этим он работает на парижском Монетном дворе и производит тут переворот в технике медальерного искусства своим изобретением станка, автоматически вырезающего стальной штамп для чеканки медалей со значительно увеличенной модели.
Но семейная традиция повидимому сильно преувеличила действительные черты несомненно способного механика и гравера. История микроскопа не сохранила имени Антона Бессемера, а списки членов парижской Академии наук от ее основания до момента ее ликвидации Конвентом в 1793 году также не включают имени Антона Бессемера. А что касается станка для вырезания медалей и штампов, то был он изобретен немцами, может быть лет за семьдесят до появления Антона Бессемера в Париже. Уже московский царь Петр подарил такой станок французскому правительству. И сам Антон Бессемер мог бы легко найти детальные изображения подобного станка в десятом томе «Альбома чертежей и рисунков», к знаменитой Даламберовской энциклопедии, вышедшей еще в 1772 году, т. е. тогда еще, когда Антон Бессемер пребывал на голландских торфяниках при паровой машине, или может быть даже в Лондоне, где по юности лет, вероятно, вообще еще никакими научными и техническими проблемами не занимался.
Сэр Генри Бессемер очевидно что-то перепутал, он, впрочем, как мы далее увидим не раз еще будет путать в своих старческих автобиографических записях.
Как бы то ни было, если и не академик, а всего лишь механик при Академии и Монетном дворе, Антон Бессемер устроился в Париже повидимому недурно и намеревался прочно обосноваться в своем новом отечестве. В окрестностях Парижа было куплено небольшое имение. Был повидимому сколочен и кое-какой капиталец.
Однако, довольно неожиданно благополучию этому пришел конец. Пришел он с 1789 годом, когда затрещало и стало рушиться гнилое здание старого порядка. С каждым днем события завивались все более и более грозным вихрем. Бурно вступал в жизнь новый строй, одними из первых провозвестников и борцов за который были французские предки Антона Бессемера — ведь прямая нить тянется от политических учений Французской революции к гугенотской публицистике религиозных войн XVI века. Но потомок гугенотов оказался глух и слеп. Великие дни и годы переворота он пережил в самом горниле событий — Париже, но его рассказы сыну об одном из самых драматических периодов истории Франции, да и не одной Франции, не выходили из рамок самой серой обывательщины. Со слов отца записал Генри в своей автобиографии сцены из голодных 1793 и 1794 годов.
«Отец мой продолжал жить в Париже во время Великой французской революции и в качестве деятельного члена Департамента Комиссариата (!?) он должен был распределять паек хлеба и риса среди голодающих масс, которые каждое утро на много часов становились в длинные хвосты перед открытием городской булочной. Все в Париже испытывали недостаток продовольствия. У моего отца было небольшое имение милях в двадцати от столицы, и, когда наступил голод, он привез оттуда несколько мешков пшеницы и припрятал их у себя в доме. Если бы это стало известно, то голодная толпа набросилась бы на него. Моя мать должна была ночью, когда в доме все спали, молоть эту пшеницу на кофейной мельнице, чтобы к утреннему завтраку можно было бы испечь лепешки. Таким образом тайком мои родители пользовались роскошью иметь хлеб из цельной муки собственного производства».
Бессемеры делали то же, что и тысячи парижан, имевших возможность не есть выдаваемый по талонам пресловутый «хлеб равенства», обильно снабженный всякими примесями.
Старую Академию закрыли. Жизнь становилась несладкой, а быстрое обесценение денег уничтожило и сбережения.
Но ведь революция жадно требовала технических и научных сил; казалось бы, механику было к чему приложить руку, но поток лихорадочной работы не захватил Антона Бессемера: он не нашел себе применения в эту пору замечательного расцвета точных наук. Помыслы Антона направлены на то, чтобы вырваться из пылающей Франции. Ему это наконец и удается.
«Мой отец, — пишет Генри Бессемер, — очень стремился вернуться в Англию, но выбраться было очень трудно. Он ничего не мог получить от своих банкиров кроме бумажных денег — ассигнатов. К счастью, наступило короткое затишье в то бурное время и, воспользовавшись удобным случаем, мои родители бежали в Англию, привезя с собой около шести тысяч фунтов стерлингов по номиналу в «ассигнатах» и очень небольшую сумму денег в звонкой монете».
Нетрудно догадаться, когда происходило это бегство: повидимому в 1795, а может быть и в 1796 году. Это как раз годы катастрофического обесценения «ассигнатов».
В Лондоне с ворохом ничего не стоющих бумажек в кармане Антону Бессемеру пришлось начинать все сначала. Хорошую службу Антону сослужили тут его природная изобретательность и основательное знание чеканного дела, приобретенное им на парижском Монетном дворе. Штамповку золота он применил к ювелирному делу: стал штамповать золотые цепочки. Товар пошел ходко. Золото ставил Бессемер высокопробное, но нравились цепочки, главным образом, потому, что «казались очень массивными, а на самом деле были очень легкие».
Машинная техника уже в самом зародыше своем воспитывала новый вкус: вкус к дешевой подделке.
Дела Антона Бессемера понемногу стали поправляться. Вот уже несколько лет прожито в Лондоне, но политические события снова вносят перемену в его жизнь, на этот раз, правда, совсем не такую печальную, как парижское разорение.
Нельзя спокойно жить в Лондоне даже незаметному граверу и ювелиру, когда на континенте бушуют наполеоновские войны, когда старая колониальная империя — Франция сводит последние счеты вековой борьбы с более молодым хищником — Англией. Одну за другой громит Наполеон организуемые на английское золото армии континентальных держав, но, чтобы кончить борьбу, нужно нанести удар по самому притону мировых пиратов-торгашей. Десант в Англию — одно из неотступных желаний Наполеона, и не раз Англия и в особенности Лондон переживают тревожные дни в ожидании французского нашествия.
В начале 1805 года эти опасения, казалось, могли осуществиться. Огромная флотилия транспортов была сосредоточена в Булони для переброски десанта. В Лондоне началась паника, и только разгром французского флота Нельсоном при Трафальгаре избавил Англию от нашествия Наполеоновской армии.
Паника на бирже, приостановка Английским банком размена банкнот на золото тотчас же напомнили Антону Бессемеру дни его парижского пребывания и воображение быстро нарисовало очень мрачные картины. Наученный горьким опытом с французскими «ассигнатами», он повидимому не пожелал снова оказаться обладателем обесцененных бумажек и поспешил найти своим деньгам более прочное помещение.
