Г Кипнис - Николай Амосов без скальпеля
Уже в наши дни, то есть в начале 90-х годов, в киевском журнале «Радуга», а затем и в московской популярной серии «Эврика» вышла вторая часть амосовской «Книги о счастье и несчастьях». Как всегда, когда печатается данный автор, журнал нарасхват. Книга — тоже. Это может показаться странным, но даже в наше время, когда журналы забиты интересными, порой сенсационными материалами, а стоимость их безумно возросла, произведения Николая Михайловича обладают высокой конкурентоспособностью и выдерживают любую конъюнктуру. Независимо от того, о чем он пишет. Впрочем, начиная с первой книги, он всегда — так или иначе — пишет о себе. О своей работе. Своих мыслях. Своем окружении.
Новую его книгу я прочитал еще в рукописном виде. Мне посчастливилось читать в рукописях все, написанное Амосовым, начиная с первой его повести «Мысли и сердце». Небезынтересна история возникновения этой повести, с которой, собственно, и начался Амосов-писатель.
Началось с того, что после нескольких чрезвычайно сложных операции, получивших, несмотря на неимоверные усилия Амосова и его помощников, летальный исход, Николай Михайлович пришел в такое душевное состояние, когда тягостные мысли о случившемся, о трагической судьбе больных и горькой судьбе хирурга не оставляли его ни днем, ни ночью. Было позднее лето 1962 года. Он много и мучительно размышлял тогда о своей профессии, о ее нравственных сторонах, о возможностях медицины вообще, о врачебном долге, о человеческой доброте и самом человеке, о смысле жизни. В конце концов, потянуло за письменный стол, и он, что называется, «излился». Получилось около пятидесяти машинописных страниц — исповеди, написанной искренне и страстно, насыщенной интереснейшими соображениями, тонкими наблюдениями и — самое удивительное! — похожей на добротную художественную прозу.
Среди близких друзей Амосова был тогда только один профессиональный писатель — украинский прозаик Юрий Петрович Дольд-Михайлик. За два года перед тем Амосов оперировал автора популярного в то время романа «И один в поле воин», они крепко сдружились, и Николай Михайлович, естественно, дал другу почитать свою исповедь. Тот пришел в восторг и сказал, что профессор непременно должен писать книгу. Во что бы то ни стало! И еще один давний приятель Амосова, тоже профессор-хирург, которому Николай Михайлович показал свое сочинение, сказал с присущей их профессии прямотой, не церемонясь, полушутя-полусерьезно:
— Если бы ты умер и остались эти 50 страниц, говорили бы, что ушел из жизни настоящий писатель…
Так, словно сама собой, возникла идея будущей книги. А те 50 страниц исповеди стали потом началом повести «Мысли и сердце», собственно, той начальной главой, которая получила название «Первый день». Но, может быть, эта идея и не увлекла бы так сильно Амосова, если бы его не осенила мысль ввести в книгу рассуждения о кибернетике, которая к тому времени занимала его все больше и больше. Мысль эта оказалась своеобразным катализатором, ускоряющим реакцию. Оставаясь верен себе, Николай Михайлович поставил перед собой весьма дерзкую задачу, решив совместить в рамках одного произведения чисто художественную линию и чуть ли не трактат о кибернетике. Дерзкая задача… Это толкает меня на еще одно авторское отступление.
Вторая ретроспектива — очень далекая
Она многое может объяснить в поведении и делах Амосова, вчерашнего и сегодняшнего. Он родился в деревушке Ольхово на Вологодчине в канун первой мировой войны, в семье сельской акушерки. Его юношеские годы (а это конец двадцатых и тридцатые годы) пришлись на те времена, когда тяга к учебе у ребят, особенно из «простых семей», была невероятно велика. Только бы желание да терпение.
И вот представьте себе студента-заочника индустриального института, готовящего дипломный проект. Прежде всего, он выбирает себе тему. Дело обычное, всегда под рукой имеется множество традиционных и испытанных вариантов. Ну зачем, скажите, студенту, к тому же заочнику, да еще в техническом вузе, ставить перед собой на последнем институтском этапе какую-то особую задачу? А он все-таки пошел на это: в качестве дипломной работы всем на удивление привез в Москву — что бы вы думали?! — проект новой конструкции самолета. Паротурбинного! Трансконтинентального! Ни много ни мало… Правда, у 26-летнего студента за спиной был кое-какой технический багаж. Он уже успел окончить Череповецкий механический техникум, почти три года работал сменным механиком на Архангельской электростанции, считался хорошим и способным теплотехником. Но самолет! Защита, однако, прошла с блеском, и студент, несмотря на то, что ему недоставало нескольких пятерок и даже затесалась в матрикул одна тройка, получил диплом с отличием.
За смелую идею и оригинальное решение — запомните это.
А история с самолетом продолжения не имела. Параллельно (это слово тоже, пожалуйста, запомните) с учебой во Всесоюзном заочном индустриальном институте молодой человек учился в том же Архангельске… на стационаре медицинского института. Там у него дела шли тоже не совсем так, как у всех. Он, например, за один год прошел два курса, но в медицинских вузах случается крайне редко. Будучи первокурсником, дерзнул создать проект искусственного сердца (еще тогда), и хотя его замысел казался наивным, да и знаний у студента было маловато, о его проекте похвально отозвался живший тогда на Севере (к сожалению, не по своей воле) физик Вадим Евгеньевич Лашкарев, известный в стране ученый-академик.
Для неутомимого студента это были годы усиленного накопления знаний: днем — лекции по физиологии или патанатомии, вечером — занятия по теоретической механике или интегральному исчислению. И никого не удивило, что после успешного окончания мединститута (за четыре года) и получения диплома с отличием, выпускник был оставлен в аспирантуре. Все это — учеба в аспирантуре мединститута и окончание индустриального института — совпало во времени. Но если в первые студенческие годы, задаваясь вопросом «кем быть?», молодой человек еще колебался, то теперь проблема «инженер или врач» окончательно решилась в пользу медицины. Более того, его уже настолько увлекла хирургия, то, проучившись в аспирантуре всего год, он оставил занятия и решил уйти в обыкновенную больницу, на сугубо практическую работу.
Вскоре — это случилось примерно за год до начала Великой Отечественной войны — в межрайонной больнице небольшого в то время Череповца молодой ординатор-хирург Николай Амосов сделал первую операцию.
Итак, победила медицина. Что же, вполне естественно для сына сельской акушерки. Наследственность, окружающая среда тоже ведь могут влиять на окончательный выбор профессии. А остановился я на той давней истории потому, что в ней уже угадывается будущий Амосов — с его вечными поисками, оригинальными идеями, жаждой познания и открытия, целеустремленностью и удивительной работоспособностью. Что ж тут удивляться, что и в литературе он поставил перед собой дерзкую задачу?
