Евгений Петров - Катя
Однажды во время атаки командир полка был серьезно ранен в правую руку. Он потерял сознание, и Катя вытащила его с поля боя. Потом ей поручили отвезти его в Москву, в госпиталь. Она сдала его и вышла в город. Она горделиво шла по родной Москве в полной военной форме и только подумала, что хорошо бы встретить кого-нибудь из друзей, как тут же и встретила подругу Люсю.
- А Люся все время мечтала попасть на фронт, и как только меня увидела, так прямо задрожала вся. "Ты, говорит, как попала на фронт?" Я ей рассказываю, как попала, и как воевала, и как привезла сейчас командира полка, и что со мной машина с шофером, и что завтра я возвращаюсь обратно в часть. А Люся говорит: "Катя, ты должна взять меня с собой": А сама просто не может стоять на месте. Она не такая, как я. Она такая высокая, тоненькая, красивая девушка. Такая нежная. И она гораздо старше меня. Ей уже было лет двадцать, и она кончала университет. Я говорю: "Люся, как я тебя возьму, чудачка ты? Ты что думаешь, на фронт так легко попасть? По дороге, говорю, двадцать раз будут проверять документы". А потом мы думали, думали и сделали так. Пошли в госпиталь к нашему командиру полка и стали его просить. Ну, он, конечно, понимал, что мы, девушки, не плохо работали у него в полку. И он тогда левой рукой, потому что правая у него была раненая, написал, что принимает Люсю в полк дружинницей. И наутро мы с ней выехали, и так всю дорогу нам было весело, что мы все время пели.
Теперь в полку было три дружинницы, и их распределили по трем батальонам. Они пропахли дымом и порохом, их руки загрубели. Они выполняли свою обычную работу - переползали от бойца к бойцу и перевязывали раненых. Иногда раздавался крик: "Санитар!" Они искали глазами, кто крикнул, и ползли к нему. Шли наступательные бои, и полк каждый день, прогрызая оборону немцев, продвигался на несколько сот метров. Девушки были так заняты, что почти не встречались.
- И вот как-то, - сказала Катя, - привезли в полк подарки, и мы встретились возле командного пункта полка. Нам на троих пришлось одно яблоко, правда, громадное. Вот такое. И одна пара тоненьких дамских чулок со стрелкой. Знаете, есть такие. Мы, конечно, друг дружке не говорили, но каждая, безусловно, хотела надеть такие чулки, потому что ведь мы девушки. И мы держали в руках эти тоненькие шелковые чулки со стрелкой, и нам как-то смешно было на них смотреть. Я говорю: "Возьми их себе, Люся, потому что ты самая старшая и самая хорошенькая". А Люся говорит: "Ты, Катя, наверно, сошла с ума. Их нужно просто разделить". Мы похохотали тогда и разрезали их на три части, и каждой вышло по паре носков, и мы их стали надевать под портянки. А яблоко мы тоже разделили на три части и съели. И потом мы весь вечер провели вместе и вспоминали всю нашу жизнь. Люся сказала тогда: "Давайте, девочки, поклянемся, что каждая убьет по пять немцев, потому что я уверена, что мы в конце концов станем бойцами". Мы поклялись и на прощанье расцеловались. И хорошо сделали, потому что я Люсю больше не увидела. На другой день полк пошел в атаку, и Люся была убита. Ее сильно ранило миной. Ее унесли метров за пятьсот в тыл. И вот тогда она пришла в себя и увидела, что вокруг стоят несколько санитаров (ее очень жалели все). Она посмотрела на них и крикнула: "Вы что стоите здесь? Там бой идет. Идите работать!" И умерла. Только мне об этом рассказали потом. А тогда был такой день, когда моя судьба совсем перевернулась. Утром меня зачислили наконец бойцом.
Вот что произошло с Катей в тот день. Часть наступала. На правом фланге был установлен наш пулемет, который прочесывал лес, где сосредоточились немецкие автоматчики. Неожиданно пулемет замолчал.
- Ну, я, конечно, поползла к нему, - сказала Катя, - думала, что пулеметчик ранен. Подползаю и вижу, что он убит, приткнулся к пулемету и сжимает ручку. Я тогда оторвала его пальцы от пулемета и сразу приладилась стрелять. Подползает командир батальона. "Ты что, говорит, делаешь, Катя?" Я испугалась, думала, не даст мне стрелять. И говорю: "Я, товарищ капитан, еще в школе обучалась пулемету". А он говорит: "Ну, ладно, давай, Катюша, стреляй, прочесывай лес". Я говорю: "Это как раз я и хочу делать". "Правильно, говорит, валяй! Дай им жизни!" Мы тогда выбили немцев из леса. Наш полк здорово наступал. Заняли село. И там на сельском кладбище немец нас сильно обстрелял из орудий. Такой обстрел был! Я такого не помню. Все перерыл. Разрывами выбрасывало мертвых из могил, и даже нельзя было понять, кто когда умер - раньше или теперь. Я тогда спрятала голову под пулемет. Ничего. Отлежалась. Потом мы опять пошли вперед. Только тяжело было везти пулемет с непривычки. Потом я привыкла.
Пулеметчицей Катя пробыла больше месяца и значительно перевыполнила план, предложенный Люсей. Она была очень хорошей пулеметчицей, с прекрасным глазомером и выдержкой.
В сентябре Катя была тяжело контужена, и ее отправили в Москву, в госпиталь. Она пролежала там до ноября. А когда вышла, ей дали бумажку, что для военной службы она больше не годится и направляется для продолжения образования.
- А какое может быть образование, пока мы не побили немцев, - сказала Катя, холодно усмехаясь. - Я ужасно загрустила. Даже не знала, где мой полк стоит. Что было делать? Я походила, походила и записалась в отряд парашютистов-автоматчиков.
- Как же вас приняли, Катя, - спросил я, - раз у вас такая бумажка из госпиталя?
- А я им не показала этой бумажки. Я им показала совсем другую бумажку, - из полка.
Это была очень хорошая бумажка. Там говорилось, что Катя храбрый боец-дружинница, а потом пулеметчик, что она представлена к ордену.
Приятно носить такую бумажку в кармане гимнастерки. Когда я читал эту бумажку, Катя немного покраснела и потупилась.
- Одним словом, приняли, - сказала она. - Теперь проходим специальное обучение. Говорят, скоро на фронт.
Апрель 1942 г.
