Леонид Ефремов - Неизвестная грань творчества Михаила Круга
Я не хочу сказать, что «закрытость» жанра это плохо. Романтика, любовь, дружба, синие далекие горы… Но, ведь горы-то далекие… А, рядом-то, бытовуха, отнюдь не поэтическая, каждодневная….
А до «синих гор» сотни километров штабелей лесоповала и колючей проволоки гнилых лагерей…
Наверно, это была своеобразная «поза страуса»: — не хотим слышать ни о какой реальности, спасемся в придуманном мирке?!
Но есть и поговорка — «Не лезь в чужой монастырь со своим уставом». Ходишь на слеты, поешь песни — изволь соответствовать! В основном я старался соответствовать. Но писалось в 20 лет разное, то, что волновало, то, что нравилось, и о чем хотелось.
Во времена тотальной государственной цензуру КСПешная субцензура начинала раздражать. И за очень короткий срок, исполняя то, что хочется. (иногда просто в пику организаторам) я снискал дурную славу жанроотступника. Спустя годы, понимаю, что многие мои тогдашние «крамольные» песни были довольно слабы, ибо написаны были НАПЕРЕКОР… Но, если честно, я и тогда не придавал им серьезного значения, так «дразнил гусей».
Пишу все это лишь за тем, чтобы описать непосвященным атмосферу тех лет, спровоцировавшую возникновение, т. н. «РУССКОГО ШАНСОНА», и подвожу Вас к основной теме моего повествования.
В июне 1990 года я получил серьезнейшую травму позвоночника, с трудом передвигался по квартире. О походах на слеты, концерты, посиделки, не могло быть и речи.
Ограниченность движений, изнуряющая, не проходящая боль 24 часа в сутки…
Это было не так страшно. Страшнее и нелепее было то, что я в миг оказался в вакууме!
Десятки моих КСПешных «друзей», воспитанных на песнях, идеализирующих дружбу, любовь, верность и преданность, просто забыли обо мне. Телефон молчал, исчезли сразу, до этого многочисленные шумные и радушные визитеры. «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»!..
Состояние мое ухудшалось, мне предстояла серьезнейшая операция, которая могла закончится чем угодно. Мне было 26 лет. Умирать не хотелось, но и существовать так становилось невозможно. В такой ситуации поддержать мог себя только я сам. Я уже почти не мог ходить, но я мог оставаться здоровым и живым в своих песнях. Мог в них колобродить, влюбляться, хулиганить! И я хулиганил как мог!
15 января 1991 года я «схулиганил» песню «Светочка». Эта была последняя песня перед операцией. Она же вполне могла стать последней вообще… Написалась она в один присест вместе с мотивом, тут же записал на магнитофон с листа, под гитару. Эта и песня отчаяния и бесшабашности и НАДЕЖДЫ. Хотелось (если что…) остаться в памяти близких именно таким… живым, московским хулиганом! При всей ее простоте и приблатненности, это песня смертника, им же и написанная.
Когда погиб Круг, мне подумалось, что не случайно из многих моих подобных песен он выбрал именно «Светочку».
Светочка Когда зима с ума сойдет от плагиата
Капельной музыки, написанной весной.
Кошачий март у телефона-автомата
Вдруг замурлычет захмелевший и шальной.
Я от соседушке назойливой устану,
Что домогаться будет в раз очередной.
Я о тебе припомню, ангел мой, Светлана,
Себе гранененький налив для отходной.
В развале пьянка, полусонные соседи
С полночной тупостью глядят из-за стола.
Залили бельма, косорылые медведи,
И будут бить друг другу рожи до утра!
Я, напоследок, пол-аккорда, два стакана,
Заехав декою соседушке в мурло!
— Спасибо, Светочка, что любишь хулигана!
Ведь я-то знаю, как такое тяжело!
Я без шарфа и без рубля, в одном ботинке.
Сапфиром светится «фонарь» по всей скуле.
Но, я сегодня, не к Наташке, не к Маринке!
Я еду к Светочке, Светуле, Светуле…
Щелчок! Гудок! На первый вызов шлепнет «двушка»!
А, значит, ждешь, не спишь, подушку теребя!
Я виновато промычу: Встречай, подружка!
И расплатись за тачку… нету ни копья!
— Алло, такси! Мне на Остоженку! Годится?
— Ну, ты дерешь! Туда не больше четвертной!
— Я пьян, я к Светочке, мне дома не сидится!
— Ну, не козли, чувак, согласен! Черт с тобой!
— Ах, Света, Светочка, Светланочка, Светуля!
Ты-лучик света в темном царстве и в судьбе!
Сквозь катаклизмы пьяных драк, суды и пули
Я возвращаюсь каждый раз к одной тебе!
Ты у подъезда ждешь, платок стянув булавкой,
В разрезе шубки гладь коленочки торчит.
— Молчи, капель! Не вой по трубам гадкой шавкой!
Твое сердечко оглушительно стучит!
Ведь нам с тобою не страшны любые бабы!
Ты мне одна толчок в поэзии дала!
Пусть Городницкий там поет про баобабы
И в мыслях спит с женой французского посла!
Автопилотом приведет к тебе сознанье.
А, что я пьян опять, так ты меня прости!
И будут слезы, поцелуи, обниманья,
Когда сквозь оттепель примчит меня такси.
И поцелуи те прекраснее фиалок,
Тех, что когда-нибудь тебе я подарю…
И мы растаем где-то в дебрях коммуналок,
Как на икону помолившись на зарю.
15 января 1991 года. Москва.
Конфликтная ситуация
Разумеется, что после звонка Аграновича и покупки кассеты Круга, где он значился как автор слов и музыки моей песни «Светочка», я позвонил в Тверь Игорю Звереву. То женский голос отвечал, что он пьяный спит, то, что он на работе. Наконец дозвонился. На мой вопрос, как могло такое случиться, что присланная ему мною песня присвоена каким-то Кругом, да еще и «в соавторстве» с ним, со Зверевым, да еще ис моим рисунком аранжировки, Зверев явно заюлил. Он порол примерно такую ахинею, что Круг является моим давним поклонником, что знает многие мои песни, что осенью прошлого года Зверев дал переписать Кругу все те песни, которые я прислал в 1992 году. О присвоении Кругом авторства, тем более о своем соавторстве, он слышит впервые от меня. Выслушав все это, на ходу придуманное вранье, я сказал:- Ты дал Кругу записи, ты сам и разбирайся, но так поступать подло!
Через несколько минут мне перезвонил человек, представившийся директором Михаила Круга и руководителем группы «Попутчик» Алексей Свиридов. Разговаривая в утрированных приблатненных интонациях и выражениях, он начал с нападения. Опуская, стершиеся из памяти со временем, детали его агрессивного монолога, смысл которого в основном сводился к тому, что я не знаю, какие силы и чьи бабки стоят за раскруткой Круга, скажу только, что ничего разумного разговор со Свиридовым не содержал. «Какая-то дешевка!»- подумал я, а вслух сказал:- Я понимаю, что все вы там в Твери круче жаренных яиц, но за 15 лет творчества — это первый случай, который иначе как ЗАПАДЛО не назовешь. Хоть мне и наплевать на ваши полублатные понятия, но, даже по ним это называется КРЫСЯТНИЧЕСТВОМ, и наказывается «хоровой любовью народных масс», тем более, что авторство «Светочки» зафиксировано мной в РАО. По-моему, последнее, произвело на Свиридова самое сильное впечатление. Три «магические» буквы РАО, и тон Свиридова стал почти заискивающим, а разговор закончился вопросом: «Сколько мы тебе должны за песню»? Я сказал, что не все измеряется деньгами, мне надо, чтобы Круг публично отказался от авторства и извинился за «недоразумение». Нагловатый голос Свиридова заметно погрустнел: «Ну, Круга я вряд ли смогу на это уговорить…».
