Сергей Семанов - Брусилов
Невольно складывалось такое положение, что память о предках иногда сберегалась лишь в пределах двух-трех поколений. А иной, обратный опыт легко можно было бы позаимствовать за границей. Скажем, у английских лордов. О, они уж умели хранить память о предках, еще как! Рассказ об этом стал непременной принадлежностью английской литературы. Вот, например, сценка из классика XVIII века:
«…Итак, мой двоюродный дед, сэр Ричард Ревлин, великолепный в свое время генерал, уверяю вас. Он проделал все кампании герцога Мальборо и получил этот рубец в битве при Мальплакэ… Это вот — дед моей матери, ученый судья, хорошо известный в западном округе… А вот два его брата, Вильям и Уолтер Блэнт, эсквайры, оба члены парламента и выдающиеся ораторы… Вот еще славный малый; я не знаю, как он мне приходится, но он был мэром города Манчестера».
Итак, у мелкого дворянина-пропойцы из Лондона имеется целая галерея семейных портретов. И опять-таки предки ведь не то чтобы короли или премьер-министры, подумаешь — мэр Манчестера (много ли меньше его гоголевский городничий Сквозник-Дмухановский, он ведь тоже «мэр» своего безымянного города!). Но далеко не всегда была возможность собирать картинные галереи в России. Пример тому — семья потомственных офицеров Брусиловых.
Никаких семейных портретов Алексею Алексеевичу Брусилову в наследство не досталось, да и не написали их в свое время. И все же попробуем воспроизвести эту галерею. Вот портрет военного в стальной кирасе. Голова в пышном парике, отчего кажется очень крупной, лицо гладко выбрито, взгляд суров и тверд. Картина написана в манере письма своего времени: колорит темный, рисунок строгий, никаких посторонних частностей, украшений — пейзаж там или архитектурная деталь. Таковым — суровым и строгим — было время, когда жил и действовал Иван Иевлевич Брусилов, прадед героя этой книги: время великих преобразований Петра. Иван Иевлевич служил вахмистром, то есть младшим офицером, в петровской армии, потом сделался полковым аудитором (по-современному нечто вроде военного прокурора). Суровый, видать, был человек, ибо порядки в государстве Петра Великого были строги до жестокости, всяческие нарушения дисциплины карались круто. Иван Иевлевич служил исправно, сделавшись последовательно поручиком, капитаном и, наконец, секунд-майором. Последний чин в петровские времена считался уже немалым: в ту пору делали много, а жаловали наградами скромно.
Другой портрет: сын уже названного Брусилова и, следовательно, дед нашего героя Николай Иванович. Тут был бы совсем другой колорит письма! Картина получилась бы нарядная, светлая: Николай Иванович в небольшом, изящном, сильно напудренном парике, в зеленом мундире дорогущего английского сукна, золотом сверкают ордена и эполеты. Позади героя — роскошная драпировка, а слева, в углу картины, — раскрытое окно, море и корабли. Красиво и цветасто писали при императрице Екатерине Алексеевне! Пышность, роскошь и расточительность царили при дворе, и все дворяне старались подражать ему. Как сын штаб-офицера, Николай Иванович в отрочестве был зачислен в привилегированный Сухопутный шляхетский корпус, куда принимались только потомственные дворяне. Благополучно окончил его, служил в войсках, никаких особых подвигов не совершил и благополучно вышел в отставку в звании, как и отец, секунд-майора. Правда, за полвека звание это немного подешевело, что ли: при Петре Великом требования были куда как строги, а при его наследниках начались всяческие потакания «вольностям дворянства». Впрочем, о деде Брусилова нам известно немного.
Зато отец известен хорошо. И недаром. Представьте: генерал с пышными золотыми эполетами, короткая стрижка, виски зачесаны вперед, лицо подпирает стоячий, нашитый золотом воротник, на груди многочисленные ордена и цветастые ленты через плечо — знаки высших отличий государства. Портрет торжествен, но строг, как того и требовал русский ампир — живописная манера второй четверти прошлого века.
Биография Алексея Николаевича вполне достойна своего героического времени — эпохи Отечественной войны 1812 года. Уже в тяжелую для нас кампанию 1807 года он начал воевать в небольшом офицерском чине. А затем — сражения с Наполеоном, отступление до Москвы, поход в Европу, взятие Парижа. И все это в боевом строю, под огнем, на передовой. Однако Брусилов продвигался в чинах туговато, хотя имел много боевых наград: только к пятидесяти годам он стал полковником. С 1839 года служил на Кавказе, где в ту пору велась упорная и кровопролитная война с войсками Шамиля. Как и его дед, он служил аудитором, стал генерал-майором, сделался начальником всей военно-судебной службы на Кавказе, а в 1856 году был произведен в генерал-лейтенанты. В ту пору его старшему сыну, знаменитому в будущем русскому военачальнику, было всего три года.
Алексей Алексеевич Брусилов, правнук, внук и сын русских офицеров, родился 19 августа 1853 года[1]. Будущий полководец был, что называется, поздним ребенком: при его рождении отцу уже миновало шестьдесят шесть лет, а матери приближалось к двадцати восьми. Разница в летах между супругами не может не обратить внимания нынешнего читателя, но заметим, что для современников родителей Брусилова все это почиталось в порядке вещей. Пожилой супруг был жених хоть куда: боевой генерал, украшенный звездами и рубцами, крепкий здоровьем и положительный нравом; до сих пор не женился — походы, царева служба времени женихаться не оставляли. Молодая супруга ко дню венчания была уже по тем понятиям совсем немолодой девушкой, ей уже исполнилось двадцать пять. Она была дочерью гражданского чиновника, служившего в канцелярии наместника Кавказа, поляка по рождению Антона Нестеровского, звали ее Мария-Луиза. Скромная и застенчивая, она, надо признать, красотой не отличалась; была необычайно добра, деловита, заботлива, мечтала о семье, детях.
Брак оказался счастливым. Супруги нежно любили и заботились друг о друге. Пошли дети. Один за другим появились на свет четверо мальчиков: Алексей, Борис, Александр и Лев. Александр скончался во младенчестве, а трое других росли крепкими, веселыми и здоровыми, радуя родителей и родных.
Считают, и не без оснований, что характер будущего взрослого человека в сильнейшей степени зависит от того, как прошло его раннее детство; благоприятнейшее воздействие оказывает обстановка теплоты, ласки, дружбы и радости, царящей вокруг ребенка; сам того еще не понимая, он впитывает эту разлитую вокруг него благодать всем своим существом, а потом целую жизнь в самых глубинных тайниках души сохраняет, как негасимый свет, это добро и эту нежную чистоту. И уж совсем бесспорно, что обратные примеры пагубны и трагичны. Уже чуть-чуть повзрослев, став хоть малость сознательным, обретя память, человек как бы уже обороняет себя от вредного воздействия извне. Младенец же равно открыт для воздействия на его природу. Счастье, когда это воздействие порождено теплом любви и мира.
