Андрей Жариков - Полигон смерти
Огорчало и то, что генерал умалчивал вплоть до подписания приказа о моем назначении, что штатная должность моя, как принято говорить у военных, не «чисто полковничья», а «двухступенчатая», то есть ее может занимать и подполковник. Следовательно, звание полковника я могу и не получить. Смущало и то, что назначили меня начальником без подчиненных, — значит, вся надежда на самого себя.
Жанасемей в то время была небольшой и неблагоустроенной железнодорожной станцией в пяти километрах от Семипалатинска, на левом берегу Иртыша. Ее название в переводе с казахского означало: Новый Семипалатинск. И направлявшиеся на полигон, и грузы для него прибывали в Жанасемей не случайно. Здесь легче, чем в городе, соблюдать секретность. Сюда же доставлялся и самый главный груз — «изделие», как называли на полигоне атомную бомбу.
Семипалатинск менее пригоден для транзитных операций: не было автодорожного моста через Иртыш, и доставка грузов с использованием паромной переправы создавала бы дополнительные трудности. У станции Жанасемей было еще одно преимущество: аэродром. Часть грузов, да и многочисленные командированные, прибывавшие из Москвы на время испытаний «изделий», от Жанасемей отправлялись не только на автомашинах, но и на военных транспортных самолетах.
Все было продумано еще в 1947 году, когда в глубине целинного края развертывался первый ядерный полигон. Только одного не могли предвидеть: пройдет несколько лет, и полигон окажется в центре огромнейших пшеничных полей со всеми неизбежными последствиями.
От Новосибирска, где я сделал пересадку, со мной в купе ехал офицер ветеринарной службы. Знакомясь, мы оба выдавали ложную информацию. Он говорил, что едет к родителям, а я — на побывку к старикам в Бескарагайский район, где действительно жили мои родители, перебравшиеся сюда из родной Тамбовской области в 1948 году.
На одной из станций к ветеринару пришел солдат и доложил, что «две собаки убежали». Я подумал, что «собаками» он назвал нечто другое, но позже мне стало известно: военный ветеринар с двумя солдатами ездил в Новосибирск закупать собак для полигона. Они требовались в качестве подопытных животных в большом количестве. В Семипалатинске и в ближайших селах за несколько лет уже переловили всех бездомных псов.
Наконец поезд остановился возле одноэтажного невзрачного здания станции Жанасемей. В поселке — районном центре — глинобитные жилища с плоскими крышами, над которыми возвышались высокие кирпичные трубы. Уж очень убогими показались мне эти строения. И хотя попутчик говорил, что в центре есть мельничный, мясоконсервный и суконный комбинаты, фабрика первичной обработки шерсти, я не увидел ни одного здания выше жилых домов, сооруженных допотопным способом — из глины, замешанной с мелко посеченными камышом или соломой. Не от хорошей жизни создавало местное население такие «дворцы» — никаких других строительных материалов не было.
В километре от станции виднелись два белокаменных двухэтажных дома, левее от них — здание аэропорта, а дальше простиралась выгоревшая на солнцепеке степь.
— Как я догадался, вы прибыли в нашу воинскую часть? — нерешительно поинтересовался ветеринар. — Вон там, — он указал на одно из двухэтажных зданий, — наша гостиница, «отстойник». Там вы можете по телефону заказать пропуск, и только после подтверждения из штаба вас пропустят на основную территорию. На это уйдет суток двое-трое.
— Далеко эта «основная территория»?
— Не знаю точно, но, кажется, около двух сотен километров, — ответил мой попутчик неуверенно. — Рейсового автобуса нет ни до гостиницы, ни до нашего городка. Начальство ездит на «газиках», остальные — на попутных. Я помогу вам дотащить чемодан.
Я вез весь свой офицерский гардероб, предполагая, что до зимы в Москву не выберусь. Вдобавок захватил ружье, резиновые сапоги, поскольку генерал Чистяков рисовал мне диковинные картины: дичи много, гусей с балкона можно стрелять во время их осеннего перелета.
Часы показывали шесть утра по Москве, по местному — девять. Ночью прошел небольшой дождь, и от земли, словно в парной, поднимается влажный воздух. Яркое солнце палит нещадно, и в шерстяном кителе со стоячим воротом невыносимо душно. Мой новый знакомый уже успел переодеться в белый шелковый китель неуставной формы и не парился, как я.
Пока мы шли до гостиницы, ветеринар рассказал, что вечером с закупленными псами полетит на полигон на грузовом Ли-2. Взял бы меня, да в самолет без пропуска не пустят.
— Но я сейчас же позвоню начальнику полигона и закажу пропуск, до вечера успеют.
Как глубоко я заблуждался! В выходной день в штабе только дежурный. Он не имеет право принимать новых людей. А звонить непосредственно начальнику полигона не разрешается. И даже в том случае, если бы я доложил ему по телефону, что прибыл для прохождения дальнейшей службы, потребовалось бы немало времени, чтобы штаб совместно с особым отделом связались с Москвой и уточнили, кто приехал и для какой цели. Таков порядок, и нарушать его никто не имел права.
После трех суток в пыльной гостинице Жанасемея до полигона я добирался с колонной бензовозов. В пяти шагах ничего не видно от той же пыли. Как водитель не сбивался с пути, он и сам объяснить не мог. Говорил: «Чую»… А я-то на случай встречи с начальством надел новый китель, подшил белоснежный подворотничок, выгладил брюки и до блеска начистил туфли. Через час был с ног до головы будто в мешке серо-бурого цвета.
Наконец выехали в чистую зону. Отчетливо виднелась ушедшая далеко вперед головная машина, справа поблескивал Иртыш и зеленела полоска леса. Где-то в этом сосновом массиве Бескарагайский лесхоз и там мои родители. Отец в сорок восьмом году по сталинскому призыву уехал в Казахстан выращивать лесные полосы, на которые была надежда, что они позволят собирать обильные урожаи зерновых. Уехал, да так и остался здесь навсегда.
Слева — необъятная степь. Глазу не на чем остановиться — ни кустика, ни дома. И не видно пашен, о которых пишут газеты. Прииртышская равнина так и осталась нетронутой на долгие годы из-за ядерного полигона.
Возле дороги большой одноэтажный кирпичный дом — казарма. Живут в нем несколько солдат-связистов и бульдозеристы. Одни дежурят у телефонов, и если понадобится — исправят подвесной кабель. Другие ежедневно приглаживают бульдозерами дорогу. Разумеется, не только для бензовозов и грузовиков.
Главное — для «невесты». Так называют «изделие», атомную бомбу, когда транспортируют ее на специальных машинах под усиленной охраной ГБ на опытное поле. «Невеста едет!» — и на дороге все замирает. Никто не имеет права появиться ни впереди, ни позади. Не приведи Господь оказаться на пути «невесты».
