Олег Ларин - Первопроходец
Но главное, чем подкупил Журавский оленеводов, было относительно неплохое знание языка ненцев. Еще в университете он старательно штудировал первый русско-ненецкий словарь Шренка и теперь старался применять свои познания на практике. Неважно, что кочевники часто не понимали его (причиной тому было несовершенство шренковского издания), — важно, что он пытался понять их.
Андрей убедился: расширять и дополнять такой словарь не имеет никакого смысла, и он решил собирать свой — русско-зырянско-ненецкий, но на русской основе. К концу кочевья в записной книжке Журавского значилось около 600 слов с обозначением каждого понятия на разных ненецких диалектах.
На одном из переходов Журавский встретил упряжку ижемского зырянина Никифора Хозяинова и ушел вместе с ней, чтобы закончить по дороге сборы гербария и коллекции насекомых, Никифор оказался именно тем человеком, которого он мечтал встретить. Не по-деревенски грамотный, непоседливый и жадный ко всему новому, он был истинным охотником-следопытом и часто удивлял зрелостью своих суждений. Именно Хозяинов первым заговорил о бедственном положении инородцев, поставленных, по сути дела, вне законов Российской империи. И то, что подчас недоговаривали Андрею кочевники, опасаясь нежелательных последствий, Никифор выложил ему без всяких обиняков. Ненцев грабит местное кулачье, их обманывают алчные торговцы, спаивая водкой, на их землях — Большой и Малой — бродят чужие стада, вытаптывая лучшие пастбища, 26 миллионов десятин Большеземельской тундры скоро перейдут во владение ижемских и пустозерских «пауков».
На вечерних стоянках, за кружкой чая, настоянного на морошке, Никифор рассказывал Андрею о своих скитаниях по Печорскому краю, о сказочно богатых Усе, Колве, Адзьве и других реках Большеземельской тундры. И однажды поразил зырянским словом: Шом-Щелья.
— Ты шутишь, Никифор?! — встрепенулся Андрей. — Шом, насколько я помню, — уголь. Не хочешь ли ты сказать, что видел месторождение каменного угля, спрятанное в ущелье?
— Есть угля, есть щелья, — упрямо повторял Никифор, обижаясь, что ему не верят. — Пойдем Уса, пойдем Адзьва — показывать буду.
Однажды на палубе «Доброжелателя» Журавский увидел человека, как две капли воды похожего на покойного императора Александра Третьего.
— Ну и ну! — ахнул Андрей. — Кто это, Никифор?
— Самоедский начальник Петр Платоныч, — уважительно прошептал зырянин. — Сапсем большой начальник.
— А фамилия-то как?
— Матафтин, однако…
Матафтин был только что назначен чиновником по крестьянским делам всего Печорского уезда, по существу, безраздельным хозяином Большеземельской тундры, где паслось более 300 тысяч оленей… С любопытством разглядывая дородного, щегольски одетого «двойника императора», Андрей никак не предполагал, что судьба еще не раз столкнет его с этим человеком.
* * *
Вернувшись в Петербург, Журавский первым делом добился приема у директора Геологического комитета академика Федосия Николаевича Чернышева, который несколько лет назад исследовал Тиманский кряж и часть Большеземельской тундры. Андрей пошел с главного своего козыря — Шом-Щельи и произвел впечатление на прославленного академика.
— Вот Вашуткины озера, вот река Адзьва, впадающая в Усу. А вот горная гряда, о которой мне рассказывал проводник, — указка Журавского остановилась на карте б том месте, где господствовал жирный зеленый цвет. — Именно здесь можно увидеть угольное ущелье. Я собираюсь туда на следующее лето.
— Ну-ну… сначала сдайте экзамен по геологии, — ворчливо осадил его Чернышев. Ученому уже давно не давали покоя тектонические структуры Тимана, уходящие, как ему казалось, далеко в глубь Большеземельской тундры. И сообщение студента было как нельзя кстати. — Если это название — Шом-Щелья — не пустой фетиш фантазии аборигенов, быть вам, Андрей Владимирович, первооткрывателем целого хребта. И не где-нибудь — в Ев-ро-пе!
Обратив свое наследство, оставшееся от родителей, на приобретение карт, приборов и другого походного снаряжения, Журавский сколотил коллектив единомышленников. В состав комплексной экспедиции вошли его друзья-однокурсники Андрей Григорьев и Дмитрий Руднев, а также двоюродный брат инженер-путеец Михаил Шпарберг. Академик Чернышев позаботился, чтобы всем четверым выдали внушительные мандаты Императорского Географического общества.
Рисунки А. Банных
Перед отъездом на Печору Журавский написал записку в Императорское Петербургское общество естествоиспытателей: «Нельзя изучать фауну тундры, не вникая в ее флору и неогеологию, почему мне и приходится ввести в программу своей экспедиции нижеследующие исследования: 1) орнитология, 2) ихтиология, 3) лимнология и планктон, 4) энтомология, 5) флора тундры, 6) агрономический обзор тундровых сопок, 7) минералогия и палеонтология валунов, 8) метеорология, 9) общая геодезия, 10) гидрография, 11) фотографирование. Эти вопросы я склонен считать (для тундры) слишком тесно связанными, чтобы выпускать часть их из общей программы исследования».
Они плыли — сначала по Печоре, потом по ее притоку Усе — в сером облаке комарья и оводов. Знойный, удушливый воздух размыл очертания горизонта, расплавил облака, и они растеклись по небосклону зыбким белесым маревом. Крытый карбас не спеша преодолевал одну излучину за другой. Река то лавировала среди глухих синих лесов, то выводила к пышным пойменным лугам.
Проводник Никифор Хозяинов принял на себя обязанности капитана.
— Двадцать верст выше гора Адак будет, — сообщил он на восьмой день плавания. — Адак — рыбное место. Много рыба, много камень…
Еще в университете, листая исторические акты, Андрей установил, что Уса входила в цепочку торгового пути XII века: Волга — Кама — Печора — Уса — Обь и что первое упоминание о ней принес в Москву «вогулич Фролка Атыкаев», представив в качестве доказательства крупный самородок серебра. Правда, позднейшие путешественники такими дарами не баловали, зато сообщали, что поблизости от впадения Адзьвы к реке подходят горы и дальше она «бежит по камню».
Вскоре было решено разделиться. Журавский с оленьей упряжкой пошел на север, в сторону горы Адак, где находилась Шом-Щелья; Никифор с остальными членами экспедиции поплыл по холодной порожистой Адзьве туда, где, по слухам, высилась гора Тальбей.
Встреча их произошла на исходе второй недели, когда отряд Хозяинова, измученный бессонными ночами и искусанный оводами, пристал к подножию Тальбея. Журавский несся к карбасу, держа на весу, как драгоценность, два серых невзрачных камня.
