Нед Томас - Роберт Грейвс – поэт нашего времени
До сих пор я говорил о любовной лирике так, как если бы вся она представляла собой нечто однородное. Но конечно же, каждый поэт вносит в неё свои собственные надежды, свои страхи, страсти и напряжение. Любовные стихи различных поэтов, естественно, совершенно различны, и один и тот же поэт в течение жизни создаёт не похожие друг на друга стихи о любви; и, разумеется, любовная лирика вмещает в себя множество других вещей, кроме любви как таковой. Лирика Грейвса свидетельствует о том, что поэт длительное время был раздираем внутренними противоречиями, противопоставлением высокой духовности любви и плотского вожделения, глубоко запрятанным страхом смерти, который вдруг прорывался наружу из самого средоточия любовной темы.
В 1926 году Роберт Грейвс познакомился с Лорой Райдинг, американской поэтессой и критиком, а тремя годами позже (после того как Грейвс разошёлся с женой) оба они покинули Великобританию и поселились на Майорке, на одном из Балеарских островов. С тех пор Грейвс там и живёт почти безвыездно, если не считать периода Гражданской войны в Испании и последовавших за нею лет Второй мировой войны. Оба автора объединили свои усилия в области критики, и похоже, что в своих литературно-критических представлениях Лора Райдинг была сильнее Грейвса. Можно предположить, что она оказала большое влияние и на его лирику, но такие вещи всегда трудно доказуемы. Её собственная поэзия носит подчёркнуто интеллектуальный характер, а в лирике Грейвса, хотя и присутствует интеллектуальное начало, оно всегда сопряжено с сильным чувством.
Само это сопряжение приводило критиков к сравнению поэзии Грейвса с английскими «метафизическими» поэтами XVII-oгo столетия, особенно с Джоном Донном, который блестяще сочетал в строке эмоциональность с интеллектуальной отстранённостью, достаточно высокую степень цинизма с глубиной истинного чувства. Вот первая и последняя строфы стихотворения Грейвса «Никогда такая любовь», где поэт холодно отстраняется от двух влюблённых, которым оно посвящено, давая в то же время понять, что ему хорошо знакомы и чувство любовной страсти, и те чувства, которые овладевают любовниками, когда страсть проходит.
Тwined, together and, as is customary,
For words of rapture groping, they
«Never such love» swore, «ever before was!»
Contrast with all loves that had failed or staled
Registered their own as love indeed.
Wise after the event, by love withered,
A «never more!» most frantically
Sorrow and shame would proclaim
Such as, they'd swear, never before were:
True lovers even in this.
В объятьях сплетясь, как обычно,
Наощупь слова подбирали для своего восторга:
«Никогда, никогда, — заверяли, — не бывало такой любви».
И в отличье от всех других, распавшихся и засохших,
Провели лишь одну свою по разряду любвей настоящих.
Но впоследствии поумнели.
И над трупом любви зачахшей
Их печаль и стыд уверяют,
Что впредь «никогда, никогда!.»
Истинные любовники — даже в посмертных клятвах.
Независимо от того, каким было влияние Лоры Райдинг на поэзию Грейвса, она, без всякого сомнения, укрепила в нём убеждённость в правильности его собственных творческих принципов. В своей совместной критической деятельности они атаковали множество известных английских поэтов и целые поэтические школы. И, хотя многие их оценки представляются спорными, сам этот критический смотр, устроенный поэзии, утверждал поэта Грейвса в сознании правильности собственного пути. Грейвс прожил с Лорой Райдинг на Майорке до 1938 года, и эти годы были весьма плодотворными для него. Проза, в особенности его исторические романы, принесла ему известность и обеспеченность в гораздо большей степени, чем поэзия. Он отказался от желания угодить своей поэзией кому-либо, кроме собратьев-поэтов — это он повторял неоднократно.
Грейвс хорошо и глубоко знаком с литературой древней Греции и Рима. Эти познания пригодились ему в работе над романами из римской истории и замечательным словарём-справочником по греческой мифологии, и эта работа, где он расшифровывает миф о Белой Богине (или даже, по утверждению некоторых, сам создаёт этот миф), самым решительным образом сказалась в его собственной лирике. Дело в том, что исследуя классические мифы о Язоне и Аргонавтах, Грейвс наткнулся почти в каждом источнике, к которому он обращался, на упоминание о Богине-Праматери, культ которой был широко распространён во всех странах Средиземноморья. Некоторые дополнительные соответствия он нашёл в ранне-кельтских сказаниях, хорошо ему знакомых в пересказах отца, довольно известного ирландского поэта.
И вот Грейвс за три недели, как рассказывает он сам, написал книгу объёмом в 70 000 слов. В ней он повествует о лунной богине, к которой обращается Гомер, приступая к своей «Илиаде». Один из наиболее расположенных к Грейвсу критиков, Дуглас Дей, пишет: «Даже вдумчивому читателю „Белой Богини“ не раз придётся столкнуться с затруднением в определении границы, за которой писатель покидает твёрдую почву фактов и вступает в область чистого вымысла». Так что в каком-то отношении книга представляет относительную ценность. Но безусловная ценность этого сочинения для самого Грейвса и для ценителей его поэзии состоит в том, что теперь его лирика отчётливо прочитывается в рамках персонального мифа, определившего его восприятие мира. «Главной темой поэзии, — утверждает Грейвс в „Белой Богине“, — являются отношения мужчины и женщины». То, что Грейвс писал прежде, соответствовало этому определению, но отныне он возвёл свою собственную поэтическую практику в достоинство всеобщего принципа. Различные стороны отношений с различными женщинами стали теперь сторонами отношения к богине; сами же периоды любовной страсти возведены теперь к пронизанной древней мудростью античной модели.
У Грейвса есть стихи, которые почти нельзя понять, не прибегая к его собственному мифологическому справочнику. И возможно, в этом неподготовленный читатель, ранее считавший, что в лирике Грейвс отсутствуют тёмные ассоциации, усмотрит значительный недостаток. Но у Грейвса есть и другие стихи, которые, хоть и кажутся созданными внутри общего мифологического обрамления его творчества, не нуждаются в специальных комментариях.
«She Tells Her Love While Half Asleep»
She tells her love while half asleep
In the dark hours,
With half-words whispered low:
As Earth stirs in her winter sleep
And puts out grass and flowers
Despite the snow,
Despite the falling snow.
Чуть слышным шёпотом в любви своей
Перед рассветом признаёшься ты
Полусловами, в полусне,
Пока Земля в дремоте зимних дней
Проращивает травы и цветы,
Хотя летает снег,
Хотя повсюду снег.
В романе Грейвса «Геркулес, мой спутник по мореплаванию» это стихотворение в виде песни вложено в уста Орфея, оплакивающего утрату своей жены Эвридики. Всё это даёт основание трактовать стихотворение как отражение мифа, в котором Земля зимой олицетворяет женщину. Но в таком прочтении нет решительно никакой необходимости. Его вполне возможно воспринять, оставаясь внутри самых простых человеческих понятий. Сравнение женщины с Землёй, а её любви с живородящей силой Земли, выпускающей на свет цветы и травы, несмотря на враждебное окружение, исполнено нежности, которую можно сравнить только с чистотой и трепетностью последней строки того стихотворения, которым мы начали эту статью. Как и там, внешний опыт и внутреннее состояние замечательным образом переданы в едином гибком предложении, которое разрешается утверждением чувства.
