Андрей Болотов - Письма о красотах натуры
Развитие и вариативность главной темы — восторг души, вызванный красотой природы, жизнь природы и жизнь души — приводит к финалу, тематически и эмоционально связанному с экспозицией, выдержанному в заданной тональности. «Всесвязующая мысль» финалов — прославление природы и благодарность Творцу, создавшему ее — скрепляет воедино все двадцать глав, подчеркивая единство содержания и формы.
«Что касается до меня, то доколе не престанет в груди трепетать сердце мое, дотоле не престану я обозревать всегда все деяния твои и все то, что ни учинила и не чинишь ты в пользу и удовольствие наше, и дотоле не престану благословлять тебя, натура, за все благодеяния твои и посвящать творцу миров трепетания сердца моего, радостью и удовольствием производимые». «За все сии и тысячи других благодеяний твоих к нам не имеем ли мы священнейшего долга приносить тебе или паче великому повелителю и производителю твоему и вкупе и нашему истинную и достодолжную благодарность? Она и буди воссылаема к тебе из уст и сердец наших, великий и бесконечный Творче и святейший благодетель наш!»
Лиризм, определенный в авторском «предуведомлении», как тон, которым написано произведение, чувствительность — непременные свойства сентиментальной прозы — пронизывают художественную ткань произведения. Общая тема — красота природы, и все же самое важное в произведении — «нежная и чувствительная душа», что в ней происходит при виде «прелести и красоты» природы.
После описания брюма — тонкой, прозрачной дымки в весенние дни, придающей особый колорит окрестности, — Болотов вглядывается в душу. Его душа «плавала в удовольствии неописанном» при виде «прелестных и очаровательных картин», какие создавались вешним брюмом. Болотов возносит торжественную благодарность Творцу за дар чувствовать красоту природы, за «блаженное искусство» видеть ее «очами души».
«Вся душа моя упояется неописанного сладостью при смотрении на сие прелестное зрелище в натуре. Как некакой мед разливается по всему существу и по всей внутренности ее. Она ощущает нечто особливое в себе, нечто отменно приятное, нежное, восхитительное и такое, чего никакие слова изобразить не могут. Сии ощущения приводят в такой восторг душу мою, что отлетают из ней все прочие помышления ее, засыпают все ее заботы и мрачные попечения, и она, находясь в наисладчайшем мире и успокоении, занимается одним только зрелищем сим и одним только любуется им.»
Лирический пейзаж и состояние души автора — «пейзаж души» (А. Веселовский) — предвосхищают В. Жуковского с его «поэзией чувства и «сердечного воображения».
Живописная картина августовского сада производит в его «душе такое смешение чувствований приятных, что она власно как плавает в удовольствии и напояется нектаром сладчайшим».
Иногда внимание полностью направлено только на изображение чувств и ощущений, жизни души, и сердечное воображение заменяет реальную действительность. Например, акцент, сделанный на «чувствованиях», отражен уже в заглавии «Чувствования при большом и долговременном ненастье в глубокое осеннее время».
Только в воображении создаются пейзажи в новелле «Прогулка в саду, не сходя с места». Болотов смотрит на сад из окна зимою и воображает, каким бывает сад весною и летом, когда все распускается и цветет. «Далее воображал я себе то удовольствие, какое иметь я буду при выходе из лесочка сего на сию прекрасную полянку тамо, которую украшает собою высокая ель… Далее воображал я себе, как, обходя полянку сию гладкими и чистыми тропами вокруг, выходить я буду… пренесуся вдруг в недра другой поляны… Наконец, воображаю я себя… с удовольствием возвращающегося в дом свой… ощущаю и теперь такое же удовольствие, какое производили они мне в тогдашнее время».
Для прозы Болотова характерен прием поэтического параллелизма, когда природа очеловечивается, когда жизнь природы делается аналогией человеческой жизни. Сближается пора детства в жизни человека и весны. «О утро и весна скоротечных дней наших!.. Всякий раз, когда ни возвращаюсь я мысленно в вас, во дни блаженные сии, чувствую еще всю сладость драгого времени сего и чувствую с таким удовольствием, что вся душа моя растаивает при воспоминании сем….Но кому я обязан за них, за сии бесценные минуты, составляющие новый участок прямого блаженства дней моих? Не тебе ли, обновляющаяся весенняя зелень? О ты, истинное подобие утра и весны дней наших!» «Иди с миром, снег мягкий и пушистый, и умножай собою количество лежащего уже на полях и дорогах наших. Буди благословенно шествие твое, и чтоб такой же мир и безмятежная тишина господствовала и в жизни нашей и между нас, с какою идешь и сыплешься ты теперь на землю нашу».
Милые и скромные бархатцы сравниваются с тихими, скромными и добрыми людьми, которые «живут в неизвестности, не выставляются и не гордятся, но приносят свою пользу, хотя и незаметную».
Одухотворяя природу, Болотов психологизирует пейзаж. Сохраняя своеобразие психологического рисунка, Болотов в поэтике сближается с Карамзиным и его последователями.
Содержательность сентиментальной прозы Болотова, уловившей преромантические тенденции, усиливается и реалистическими элементами. Когда Болотов рисовал картины природы, в которых слиты «пейзаж» и «жанр», не предугадал ли он реализм Гоголя, Аксакова, Гончарова, Майкова?
В «Письмах о красотах натуры» дается описание приближающейся грозы. В нем есть летящая синяя туча и ворона, которая мчится по воздуху, как стрела; бегущая скотина, спешащая скрыться от вихря во дворах, поселянки, хватающие с заборов белье, путешественник, скачущий по дороге в повозке. Ничего не ускользнуло от наблюдательного художника. В этой широкой обобщенной картине стерта граница пейзажа и быта. Это же наблюдается и в некоторых главах «Живописателя натуры…» («Половодь в моей деревне», «Метель», «К зиме перед окончанием оной», «К времени созревания плодов», «Прогулка осенняя у августе»).
Прекрасный рисовальщик, Болотов и словом создавал живописные картины. Точно красками написаны первая свежая травка, покрывающая землю зеленым бархатным ковром, черемушка, унизанная наинежнейшим маленьким листом, будто китайским лаком покрытые злато-желтые листочки лютика, белизна цветков яблони, испещренная кровавым румянцем.
Влияние стилистического дара Болотова обнаруживается в литературе XIX века. Некоторые зрительные образы Болотова воспринимаются реминисценцией в поэзии Майкова. Уподобление Болотовым дождя золоту, падающему с неба («Это не дождь, а золото упадает к нам с небес»), превращается у Майкова в поэтический шедевр: