Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
Нет, любовь Евы Браун не только не делает облик Гитлера более симпатичным, но, напротив, придает ему совершенно дьявольские черты. Ведь именно эта женщина стала его первой жертвой.
История — изменчивая дама, откровенно надевающаяся над моральными ценностями своих героев. Во времена Наполеона не было более ненавистного человека, чем он. В наши дни туристы со всего мира съезжаются в Париж, чтобы поклониться его могиле. Двести лет в Англии проклинали имя Оливера Кромвеля, теперь же его там считают одним из величайших исторических деятелей. Я не хочу заглядывать в будущее и утверждать, что в один прекрасный день «Берхтесгаден» станет местом паломничества — хотя кое-какие предпосылки для этого имеются уже сейчас, — однако никто не сомневается в том, что Адольф Гитлер повлиял не только на жизнь всех нас, но и на всю нашу историю. Даже теперь, по прошествии многих лет нет ни одного более-менее важного события в мире, которое в той или иной степени не являлось бы следствием проводимой когда-то Гитлером политики или развязанной им войны. Вот почему, на мой взгляд, для нас так важны даже малейшие подробности его частной жизни.
К сожалению, я вынужден констатировать, что известные историки заблуждались не меньше авторов сенсационных публикаций в бульварных изданиях. Тревор-Рупер по крайней мере может оправдываться тем, что он писал свою книгу в сильной спешке и поверил показаниям не слишком сведущих свидетелей. Но обширный труд Уильяма Ширера в значительной степени опирается на солидную документальную базу. Правда, всегда нужно помнить, что историю творят люди и уже потом ее события излагаются на бумаге. Приведем только один пример. Рассказывая о молодости Гитлера, Ширер использовал фактически только воспоминания друга его детства некоего Кубичека. Однако Ширер никогда не встречался с ним лично, иначе бы он сразу догадался, что мемуары Кубичека — плод его фантазии. Позднее это подтвердили многие историки.
В отличие от Ширера, Михаэль Мусмано, правда, сам беседовал со многими основными персонажами грандиозной драмы, в результате его произведение следует отнести к жанру, который Трумен Капоте назвал «документальным романом». Возможно, Мусмано руководствовался исключительно эмоциями или же его собеседники были ослеплены голубым мундиром офицера американских ВМС, но во всяком случае они дружно врали напропалую[4]. Не следует забывать, что его собеседники тогда находились в отчаянном положении. Их государство терпело поражение, их самих взяли в плен, они голодные сидели в тюрьме нюрнбергского Дворца правосудия — этих причин более чем достаточно для дачи именно тех показаний, которых добивался от них Мусмано.
Как он мог, например, поведать о якобы сожженном летчицей Ганной Рейч последнем письме Евы Браун? Никто, никогда, ничего не слышал о нем, а уж тем более сама Ганна Рейч, которая, кстати, и подтвердила это письменно. Другая свидетельница вынула из ящика письменного стола и показала мне книгу Мусмано, всю исчерканную его рукой. Почти на всех страницах на полях было написано: «Ложь».
Один довольно известный автор в своей книге «Последняя битва» не менее четырех раз упоминает Еву Браун. И хотя над этой книгой он, по собственному признанию, работал много лет при поддержке одного из крупнейших американских издательств, все четыре раза он ошибся.
Нет, конечно, Корнелиус Райан опросил несколько тысяч очевидцев (иногда я сравниваю его с репортером во время пожара, настолько увлекшимся записью фамилий и адресов присутствующих, что даже забыл о самой огненной стихии), хотя ему даже в голову не пришло связаться, например, с личной секретаршей Гитлера. Разумеется, он часто цитирует ее, но, как она сама сообщила мне: «Он воспользовался протоколом допроса меня американскими солдатами двадцатилетней давности… Разве вы не заметили, что он называет меня госпожой Гертрудой Юнге, хотя мое имя Траудль? Просто американцы проформы ради записали в протокол «Гертруда», так как это звучало более солидно». Траудль Юнге уверяет: «Корнелиус Райан говорит обо мне так, будто я его сестра… но я в жизни не встречалась с ним».
Я сделал то, чего не сделали очень многие до меня. Я решил выяснить все досконально и потому разыскал людей, непосредственно причастных к описываемым событиям. Я рылся в уголовных делах, регистрационных книгах отделов записей актов гражданского состояния, посещал школы, монастыри, частные дома, отели, парки и кладбища. Ни одному очевидцу я не верил на слово и сразу же требовал доказательств, а затем еще и еще раз проверял его показания. Я даже сводил одних свидетелей с другими — подругу с подругой, сестру с сестрой, дочь с матерью.
Все эти усилия могли оказаться совершенно напрасными, если бы не помощь тех, кто был рядом с главными персонажами моей книги. Назову лишь нескольких из них: секретарши Гитлера Траудль Юнге, Герда Христиан и госпожа Вольф, его бывший шофер Мориц, другие сотрудники, друзья и школьные подруги Евы Браун, ее парикмахер, горничная, бывший шофер и, главное, ее ближайшая подруга Герда Остермайер, которая впервые после очень долгого периода молчания согласилась откровенно поговорить о ней. Я твердо убежден, что все эти люди видели во мне не тюремного надзирателя, не врага, не проныру-репортера, а друга, от которого им нечего скрывать. И я очень надеюсь, что моя книга их не разочарует.
Благодаря энергичной поддержке семьи Евы Браун мне удалось обнаружить в одном из укромных уголков Вашингтона 33 альбома с фотографиями Евы. До этого на протяжении двадцати двух лет никто из ее близких родственников не дал ни одного интервью. Такая сдержанность вполне понятна; ведь все это время им ничего не оставалось, как молча смириться с осквернением памяти Евы, бойкой торговлей ее личными вещами, взятыми победителями в качестве сувениров, и появлением бесчисленного множества пасквилей, не говоря уж о печально известной фальшивке — так называемом дневнике. Даже земляки не пощадили семью Евы Браун. Они всячески преследовали и унижали ее. Однако справедливости ради должен отметить, что ее родственникам пришлось расплачиваться за роскошную жизнь в Берхтесгадене и покровительство нацистских властей, избавивших их от тягот войны. Они, правда, до сих пор не понимают этого, и потому хочу напомнить, что даром можно получить только смерть.
Мне удалось убедить их в необходимости пожертвовать семейной гордостью ради исторической истины. Иначе нам придется верить историческим мифам, а этого очень не хотелось бы. Они помогали мне буквально во всем и делились самыми сокровенными тайнами. Особенно я благодарен Ильзе Браун, которая в прямом смысле излила мне душу.
