Георг Форстер - Путешествие вокруг света
На первый взгляд может показаться, что излишне дважды описывать одно и то же плавание, но ведь оно состояло из множества самых разных происшествий, о которых двое людей могут рассказать полнее, нежели один человек. Да и в местах стоянок мы были заняты отнюдь не одним и тем же. Капитан Кук был загружен делами по обеспечению судна продовольствием и его ремонту; я же интересовался разнообразными природными достопримечательностями страны. Отсюда само собой ясно, что испытывали мы и видели сплошь и рядом совершенно разное, а следовательно, и впечатления наши зачастую отнюдь не совпадали. Главное же, одни и те же вещи нередко рассматриваются с различных точек зрения, одни и те же события то и дело порождают совершенно разные мысли. Мореплавателю, с детских лет привычному к суровой стихии, повседневным и незначительным представляется многое из того, что человеку сухопутному покажется новым и увлекательным. Первый смотрит на сушу всегда с точки зрения мореплавания, второго же интересует прежде всего экономическая польза. Словом, само несходство наших знаний, наших умов и наших сердец неизбежно порождает и несходство ощущений, наблюдений, выражений. Еще одно существенное различие в описаниях: я лишь вкратце касался всего, что относится к распорядку жизни на судне и быту матросов. Я также сознательно воздерживался от описания маневров корабля и не брал на себя смелости определять, какие мы поднимали или убирали паруса в штормовую погоду, сколько делали поворотов, чтобы обогнуть мыс, и как часто судно отказывалось подчиняться нашему Палинуру[10]. Опущены также данные о пеленгах, положении и удаленности мысов, горных вершин, холмов, высот, заливов, гаваней и бухт, равно как и результаты наших наблюдений в различные часы дня, поскольку такого рода важные подробности интересуют лишь моряков.
История первого кругосветного плавания капитана Кука[11] читалась с большим интересом, однако здесь, в Англии, к ней отнеслись с неодобрением, я бы даже сказал чуть ли не с презрением. Написал ее человек, который сам в путешествии не участвовал, и столь плохой прием, видимо, был связан с фактическими неточностями, обилием ненужных отклонений от темы и софистическими принципами автора, хотя по-настоящему судить об этом могли лишь немногие читатели.
Занятость капитана Кука и его неутомимая страсть к открытиям помешали ему и на сей раз самому заняться публикацией своего дневника; ему опять пришлось воспользоваться услугами посредника, который вместо него обращался к читателю. Но прискорбно не только это; описание д-ра Хауксуорта имеет еще один общий недостаток с предыдущим: из него на французский манер были удалены некоторые подробности и замечания, по той или иной причине показавшиеся невыгодными. По распоряжению свыше с острова Хуан-Фернандес словно ветром сдуло господина Бугенвиля, равно как и были вынуждены замолчать английские пушки, когда «Индевр» обстрелял португальскую крепость на Мадейре[12]. Не углубляясь в сравнение, хочу лишь заметить: не видно ли уже из сказанного, сколь достоверным может быть описание путешествия, подвергнутое перед публикацией подобной цензуре и искажениям!
В этом веке философы, весьма недовольные тем, что разные путешественники якобы противоречили друг другу, стали избирать себе определенных авторов, которым соглашались верить, а все остальные свидетельства считали вымыслом. Не обладая достаточными знаниями, они разыгрывали из себя судей, объявляли достоверными какие-либо определенные утверждения (которые к тому же переиначивали по собственному разумению) и выстраивали, таким образом, системы на первый взгляд броские, но при более внимательном рассмотрении обманчивые, словно лживый сон. Наконец ученым надоели декламации и софистика, они громогласно заявили, что желают только фактов. Их желание было исполнено; со всех частей света стали доставляться факты, однако их наука от этого не выиграла. Перед ними оказались сваленные в кучу отдельные несвязанные части, из которых, как ни старайся, не составлялось целого; до нелепости гоняясь за фактами, они забыли про всякую другую цель и утеряли способность выявлять и обобщать хотя бы одну-единственную мысль. Так некоторые микрологи[13] всю жизнь посвящают анатомии комара, не делая ни малейших выводов, которые касались бы человека и животных. К тому же два путешественника редко видят одинаково один и тот же предмет, каждый расскажет о нем по-разному, в зависимости от своих ощущений и образа мыслей. Так что следует познакомиться с наблюдателем, прежде чем пользоваться его сведениями. Путешественник, отвечающий всем требованиям, как я это понимаю, должен быть достаточно правдив, чтобы видеть вещи правильно и в их истинном свете, но также и достаточно проницателен, чтобы сопоставлять свои наблюдения, извлекать из них общие выводы и таким образом пролагать себе и своим читателям путь к новым открытиям и будущим исследованиям.
С подобным взглядом на вещи я отправился в последнее кругосветное плавание и собирал, насколько это позволяли время, обстоятельства и силы, материал для данного труда. Я всегда старался связать воедино мысли, порожденные различными событиями. При этом я хотел по возможности многогранно показать человеческую природу и возвыситься мыслью до уровня, на котором мы обретаем более широкую перспективу и можем восхититься путями провидения. Конечно, теперь весь вопрос в том, насколько мне удалась или не удалась эта попытка; надеюсь, однако, что мои добрые намерения будут поняты. Порой я следовал велениям своего сердца и рассказывал о собственных чувствах; ведь и я не свободен от человеческих слабостей — так пусть мои читатели хотя бы знают, как окрашено стекло, через которое я смотрел. Во всяком случае, могу сказать, что взгляд мой не был угрюмым и мрачным. Все народы Земли в равной мере могли рассчитывать на мою доброжелательность. Этого я придерживался всегда. Я считал, что у других людей такие же права, как и у меня, мне хотелось, чтобы написанное мной служило общему благу и моя похвала, как и мое неодобрение, были независимы от национальных предрассудков, какими бы словами они ни прикрывались.
Наше мнение о произведении литературы и удовольствие, которое мы получаем от него, определяются не только богатством содержания, но и чистотой и благородством стиля. В самом деле, надо быть лишенным всякого вкуса и непосредственного чувства, чтобы живому повествованию предпочесть вялое и скучное. Правда, с некоторых пор изяществу стиля уделяется столь преувеличенное внимание и им так часто злоупотребляют, что иные писатели стали надеяться исключительно на легкость и живость своего языка, меньше всего заботясь о сути рассказа, а в конечном счете обманывают читателя пустыми, плоскими поделками, лишенными вдохновения, мысли и поучительности. Возможно, такие господа и заслужат рукоплескания любителей виртуозности — Who haunt Parnassus but to please their ear[14].
