Григорий Александров - Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа
Привет Колесникову и Верочке отдельно, в уголке, на ушко[4].
Ну, пишите, я вам тоже, может быть, напишу. Мне-то писать нечего, а вам много чего. Привет.
Гр. Мормоненко[5]
Адрес: гор. Тула, почт. ящ. № 55, Ясная Поляна, А. П. Хмельницкому для передачи Грише».
Насчет Верочки не забудьте, пожалуйста.
Ждите большого письма.
ОЛЬГЕ ИВАНОВНЕ ГЛИЗЕР-АЛЕКСАНДРОВОЙ[6]
Поезд стоит в Киеве. Час ездили на машине. Город очень понравился. Целую, будьте здоровы.
Гриша.
Целую обеих девочек в Жмеринку[7].
С. Эйзенштейн.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – ДИРЕКТОРУ ПЕРВОЙ ГОСКИНОФАБРИКИ М. КАПЧИНСКОМУ.
Во исполнение постановления заседания при Агитпроме ЦК РКП о показе картины «1905» в декабрьские юбилейные дни с. г. директором Первой госкинофабрики было созвано техническое совещание, которое выделило специальную комиссию в составе директора фабрики т. Капчинского, режиссера С. Эйзенштейна, сценариста Агаджановой-Шутко и оператора Левицкого. Комиссия решила, что для декабрьской программы наиболее цельными в политическом и художественном отношении являются 3-я и 4-я части сценария с включением в них эпизода восстания на броненосце «Потемкине» и сокращением некоторых незначительных пассажных сцен.
Эти части при детальной разработке постановочного плана займут 1500 метров, то есть 5 или 6 частей, и явятся вполне законченным эпизодом, рисующим участие в революции рабоче-крестьянской, солдатской и городской массы.
В эту программу войдут организация Совета рабочих депутатов, всеобщая забастовка и, как результат ее действий, – манифест 17 октября.
Кончается «декабрьская» программа выходом первого номера «Известий» Совета рабочих депутатов, правительством, загнанным в тупик, и выпуском манифеста.
В настоящее время заснято 1900 метров негатива, куда вошли следующие сцены:
1) Забастовка в типографии Сытина.
2) Стычки сытинцев с казаками.
3) Забастовка на Балтийском заводе.
4) Забастовка в Одесском порту.
5) Забастовка служащих и приказчиков.
6) Демонстрация на улицах Петербурга.
7) Сцены железнодорожной забастовки.
8) Замерший Петербург во время всеобщей забастовки[8].
В ближайшие дни будут закончены съемки разгрома помещичьих усадеб и восстание на броненосце «Потемкин»…
Гр. Александров.
Сентябрь 1925 года.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. ГЛИЗЕР
(Без даты)
Ай-яй-яй! Ида-ида! Как ты редко пишешь своему Максу[9] – мы его тут убедили, что ты ему изменяешь. Так что ты должна отвергнуть наши гнусные нападки и писать ему чаще. Ибо он много скучает. Привет Митричу и др. моим знакомым. И желаю тебе всего лучшего. Если зайдешь к Ольге[10], и скажешь ей, что я тоже скучаю до последнего и жду от нее писем.
С приветом Гр. Мормоненко.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
26. XI.25 г., Севастополишка.
ХО! ХО! ХО! ХО!
Должно быть, независимо от удач и неудач.
ХО! ХО!
Должно быть, если мало времени и нет солнца!
ХО! ХО!
Должно быть, и тогда, когда девять кораблей выходят в море, и в море начинается смена одного – дождливого шквала другим – градовым, а град сменяет «вражеская тьма», и в небе за весь день образуется единственная дырка, в которую мигает единственный луч солнца (его вы увидите на экране – черное небо и светлые волны)[11].
ХО! ХО! ХО!
И тогда должно быть, когда помощники во главе с администрацией не выполняют по выписке ни одного пункта вовремя.
И приходится сидеть у берега под великолепным солнцем полнокровных три часа и ждать, когда они проспятся, чтобы было все на месте.
Макет[12] отменили исключительно по их вине, и сегодня потеряли утро, а потом света больше не было и снимали детали встречи при «молоке».
Эдуард в связи с этим подал Котошеву[13] заявление: уезжаю 30-го при наличии трех солнечных дней – позаботьтесь о другом операторе.
Однако это не первая важность. В общем, сняли:
1. Волны (они годны только для тревожной ночи).
2. Другие волны – хорошие, но сняты без солнца.
3. Все с юпитерами на «Коминтерне».
4. Детали встречи.
5. Выстрелы из орудий.
6. Встреча с эскадрой.
Осталось:
1. Макет.
2. Взрывы.
3. Еще хвосты.
4. Вельбот.
5. Блокшив (в море).
6. Ялики.
7. Собрание.
Снимаем наспех, редко дублируем. Ибо солнце только урывками, в час по чайной ложке, да и то не каждый день. Сегодня второй день после Вашего отъезда приблизительно светло. Наезд носа на аппарат, кажется, будет хорош[14].
За «эскадру» нечего писать – сами увидите, что с ней можно делать. То, что там сделано, – это сверхмаксимум того, что возможно было сделать при наличии всех обстоятельств[15].
Если погода будет держаться четыре дня, мы снимем все необходимое и увидимся с Вами.
Теперь вопрос с Эдуардом[16]. Он упорно хочет уезжать 30-го, в крайнем случае, 1-го. Если солнца не будет, мы ведь ничего не снимем, а вельбот, хвосты, ялики и большие волны снять надо обязательно.
Нас интересует, будет ли что-нибудь смонтировано к нашему приезду. Эдуард уверяет, что нет! Я уверяю, что будет, должно быть. Так или иначе, в этом весь смысл (в 20-м!)[17].
Дорогой учитель, 20-е – это ХО! ХО!
20-е – это должно быть число нового триумфа, и, Сергей Михайлович, давайте, жмите, и – очень даже прошу Вас, – на монтаж и все прочее, чтобы было!
Жму руку. ХО! ХО!
Гриша.
Сергей Эйзенштейн. Григорий Александров всю жизнь называл его не иначе как своим дорогим Учителем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
Севастополь, 27 ноября.
Вот что, дорогой учитель, Сергей Михайлович! Бывает, знаете, порода людей «Белой кости», говенная порода. Так Котошев из породы «белых хрящей», не иначе. Шурка[18] расскажет, что и как. Сегодня они сорвали и взрыв, и макет по своей неряшливости и халтурности[19].
Я не знаю, чего я там наснимал (боюсь, конечно, страшно), но мне кажется, что все это плохо, и плохо потому, что не успеваешь подумать о каком-нибудь постановочном задании, а не только написать что-нибудь предварительно на бумажке. Во-первых, еще ни разу не снимали то, что я себе намечал. То что-нибудь не готово, то солнца нет, то кого-нибудь нет, то разрешения нет – понимаете?
