Иван Исаков - Каспий, 1920 год
Хорошо, что в Кронштадте отучился курить. Даже газет не хватает на самокрутки. Все афиши начисто содраны с тумб. Курильщики - мученики.
* * *
Из политотдела прислали пять или шесть билетов. Комиссар уговорил идти.
Митинг - не помню, по какому поводу, а после спектакль: трагедия Гете «Эгмонт». Суть из истории знал, но пьесу никогда не читал, потому и не мог оценить астраханский вариант. Сидел на балконе. Почти все курят. Духота. Освещение очень скудное. У большинства армейцев между коленями винтовки. Фронт достаточно далеко. Очевидно, это привычка после нескольких казачьих налетов и восстаний.
Когда раздвинулся занавес, то по вычурным костюмам графа, графинь и испанских грандов, выкроенным из пятнистого и цветастого ситца, догадался, что дело не обошлось без Ларисы Рейснер.
Но зрители смотрели и слушали настолько напряженно и темпераментно, что я боялся - как бы не начали стрелять в испанских узурпаторов из трехлинейных винтовок и наганов.
Добрались в док в темноте и на ялике.
* * *
Завтра намечен отход от завода, на городскую сторону.
Штурман Буш спрашивает:
- Заказывать ли буксиры, или пойдем своим ходом?
По лицу не поймешь - ловушка или серьезный вопрос? Когда ответил, что буксиров не надо, по улыбке понял, что он доволен и никакой ловушки, собственно, не было.
* * *
Наконец- то кончится на корабле эта суета и грязь, неизбежная на верфи. Только мало одной внешней чистоты! Придется призвать всех к военным порядкам. За зиму здорово подраспустились. Возможно, так было и на Волге, но для серьезной войны подобная самостийность не годится.
Случай удобный - переход в город, прием запасов, генеральная приборка, подъем вымпела… Если сейчас не использовать обстановку, потом уже будет поздно. Не в бою же с англичанами налаживать службу!
* * *
Ну- с, товарищ командир, скоро вам предстоит двойной экзамен!
Март.
Тяжело мне. И не только потому, что нет рядом ни близких, ни родных, ни друзей.
Моряк на корабле не может чувствовать одиночества, будь он командир или салага.
Старо, как мир, утверждение, что экипаж судна - одна семья. А лучше всех сказал С.О. Макаров: «На корабле - дома».
Но моя беда заключается в том, что я себя не чувствую ни в доме, ни в семье.
Сколько прошло времени, а ко мне все еще «присматриваются».
Команда - хорошо спаянный коллектив, но я знаком с ним только формально. Многие совсем мне неизвестны.
В Кронштадте или Шлиссельбурге я знал всех, и все знали меня. Были настоящие друзья (вместе с которыми воевал с немцами в Рижском заливе в 1917 году и был в Гельсингфорсе во время Октября и Ледового похода). Мне верили. Исполняли приказания и даже оберегали от хулиганящих анархистов с других кораблей.
И все это далось мне очень нелегко.
Зато как много значила для меня дружба с комендором Капрановым, старшиной-машинистом Злыдневым, кочегаром Красыньшем и многими другими.
Два года напряженнейшего труда, многих боев, тяжелой контузии, революционных событий - и молодого мичмана комитет выдвигает в старшие помощники командира через голову более опытных! Не знаю, чего во мне было больше - страха перед ответственностью или гордости за такое доверие?
Холостой (родные в Закавказье, «под меньшевиками»), я не имел квартиры на берегу, и корабль, на котором служил, действительно был моим домом.
И вот итог… теперь все насмарку.
Обидно и тяжело, что через два-три года все надо начинать заново.
* * *
Если не знаю команды, то зато знаю устройство корабля.
В русском флоте существовала давняя традиция - новичку изучать свой корабль. Досконально и с первых дней.
Не гнушались этой полезной традиции и серьезные капитаны 2-го и 1-го ранга.
Хорошо помню, как мичманом, еще на заводе, по приказанию начдива, лазил на брюхе под котлами и машинами строящегося эсминца, зарисовывая в тетрадку схемы трубопроводов и электротехнических систем.
Надев «синее рабочее» {3} и начав с форпика «Деятельного», вот уже какой день извиваюсь ужом, пролезая во все горловины и люки вплоть до румпельного отделения.
Старенький корабль. Постройки 1908 года. Всю мировую войну и гражданскую - отвоевал. Уже два раза проходил капитальный ремонт. По законам технической эксплуатации, в этом году полагался третий, и последний, «капремонт». Но гражданская война имеет свои законы.
Чуть подлатают, и… в бой с белыми и интервентами!
Ждать некогда.
Трюмы запущены и давно не крашены (голод на сурик!).
Много мелких неполадок и неисправностей, к которым привыкают.
Крысы сказочных размеров. Рыжие, облезлые и с голыми хвостами. Никогда таких не видел (возможно, из астраханских амбаров?). Если исходить из их размеров, то таким крысам не на «Деятельном», а на дредноуте плавать!
Приказал ободрать ржавчину под платформами, и если не «добудут» сурика на нобелевской верфи, то смазать хотя бы керосином или машинным маслом.
Выслушали в гробовом молчании, мрачно.
Исполнят или нет - не знаю.
Механику неловко. Изрекает в пространство:
- А действительно, давно не чистили, ребята? Ей-богу, непорядок.
* * *
Корабль знаю, но не знаю еще, как управлять им на ходу, как маневрировать, особенно при наличии речного течения.
А это задача посложнее, чем изучать трюмную систему.
* * *
Присматриваюсь к команде.
По тому, как работают (когда хотят!), как схватывают задачу с полуслова, по лаконичности и уверенности ответов - исключительно опытные, обстрелянные моряки.
Ни одного «молодого».
Семьдесят пять старых матросов. Сплоченность исключительная. Почти все в партии.
Есть сохранившиеся еще со времен перехода из Кронштадта по Мариинской системе, но тон задает «черноморское» большинство.
Тон - твердый. Самоуверенный. Пожалуй, даже слишком.
Конечно, у них за спиной две революции, Колчак в Севастополе, бои с белыми и чехами, с астраханскими казаками. Но чувствуется, что наиболее сильный отпечаток оставила необходимость потопления своих же кораблей в Новороссийске, а затем - как пробивались эшелонами, группами и в одиночку к Царицыну, через районы враждебных кубанцев, донцов, киргизов и других банд, организованных белогвардейцами, когда за матросами гонялись особо, как за красной дичью.
