Михаил Колесников - Таким был Рихард Зорге
Зорге сразу разгадал этих людей: они придавлены страхом. И теперь, после расспросов, каждый решил, что в Токио приехал очень обаятельный, милый человек. Голубые глаза его с прищуром смотрят весело, уверенно, движения неторопливы, скупы. Так может вести себя в незнакомой обстановке только сильный человек, хозяин положения. Да он и был хозяином положения, так как знал, с кем имеет дело: все те же немецкие чиновники, зараженные великогерманской амбицией, реакционные, агрессивные, трусливые и аполитичные приспособленцы, соглашатели. А беспринципность, соглашательство, приспособленчество, как известно, синонимы слова «оппортунизм». Позже бывший германский дипломат В. Путлиц охарактеризует этих людей так: «Среди всего чиновничества Веймарской республики не было группы более далекой по своим взглядам от общественного развития и потому более подверженной оппортунизму, чем высшее чиновничество министерства иностранных дел».
Приглашенный послом Дирксеном в кабинет, корреспондент Зорге заговорил более откровенно. Он извлек из кармана рекомендательные письма в министерство иностранных дел Японии, визированные крупными чиновниками японского посольства в США. Среди документов были рекомендации к высокопоставленным японским дипломатам Тосио Сиратори и Кацудзи Дебути. Дирксену этого было больше чем достаточно. Зорге коротко изложил цель своего приезда в Японию: ему как журналисту надлежит установить самый тесный контакт с японским МИДом. Германскому правительству нужна обстоятельная информация о политических настроениях в Японии по всем каналам, и тут газетчикам принадлежит не последнее слово. Очень тонко, почти иносказательно, Зорге намекнул на возможность в ближайшее время более тесных отношений между третьим рейхом и страной восходящего солнца.
Когда посол стал расспрашивать о Берлине, Зорге попытался придать объективность своему рассказу, объясняя действия нацистов необходимостью. Потом показал еще один документ: справку, подтверждающую чистокровное арийское происхождение гражданина третьего рейха Рихарда Зорге. Вскользь заметил: готовится закон, устанавливающий, что заниматься журналистикой и вообще литературной деятельностью могут лишь лица арийского происхождения, имеющие немецкое гражданство. Да, об этом он слышал от начальника прессы имперского правительства Функа. Случилось так, что перед отъездом Зорге в Японию нацистский пресс-клуб в Берлине дал в честь его обед, на котором присутствовали Функ, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Боле.
Нет, доктор Зорге не хвастал высокими знакомствами. Он упомянул о них лишь для того, чтобы лучше передать атмосферу в Берлине, и посол это понял. Он знал, что глава министерства пропаганды Геббельс благоволит к «Франкфуртер цейтунг», а Зорге был представителем этой газеты и тем самым как бы возвышался над другими немецкими борзописцами, входящими в ДНБ. Фон Дирксен понял, что имеет дело не с рядовым журналистом, а с человеком, которого считают своим в правительственных кругах, с человеком широко информированным. Как о чем-то общеизвестном, Зорге говорил о поездке Розенберга в Лондон, о встрече Гитлера с американскими банкирами Олдричем и Манком, состоявшейся месяц назад.
На Дирксена Зорге произвел выгодное впечатление. Посол посоветовал ему наведываться иногда в посольство и к нему лично. Для начала Зорге получил приглашение на обед.
А впереди были визиты руководителю ДНБ, представителям служб информации различных министерств, знакомства с иностранными пресс-атташе, пресс-конференции…
Вернувшись в номер гостиницы «Мегуро», Зорге глубоко задумался. На размышления навел маленький обрывок газеты: в номере кто-то побывал, кто-то рылся в чемоданах немецкого журналиста. Старались не оставить следов. Но они, по-видимому, не догадывались, что имеют дело с человеком обостренной наблюдательности. Дорожный транк-чемодан вскрывали. Оторвался маленький кусочек газеты, которой были прикрыты вещи. Кто-то интересовался содержимым транка. Кто?..
За годы разведывательной службы Рихард привык наблюдать за собой как бы со стороны. Так было в Шанхае, так было в нацистской Германии. Теперь, стоя у открытого окна, он анализировал каждый свой шаг за сегодняшний день. Достаточно ли естественно вел он себя? Естественность и простоту Зорге считал нормой поведения разведчика. Он ненавидел всякую таинственность. Его можно было бы уподобить ученому-натуралисту, который во всеоружии современных знаний отправляется в дикие джунгли, где на каждом шагу подстерегает опасность. Он с полным правом мог сказать о себе: «Во мне проснулась страсть исследователя, страсть, которая уже больше никогда не покидала меня». Да он и был ученым, исследователем. Только ему всегда приходилось пробираться через самые опасные джунгли — через джунгли запутанных человеческих отношений. Здесь каждый неверный шаг может привести к катастрофе. Нужна особая бдительность, мозг должен бодрствовать беспрестанно.
Да, сегодня корреспондент Зорге вел себя весьма естественно. С фон Дирксеном проявлял холодную, сдержанную откровенность. Он понял этого чопорного, суховатого чиновника. С таким следует вести себя осмотрительно, ненавязчиво. Доктор Дирксен и доктор Зорге уже почти нашли общий язык, но до их сближения еще далеко. Инициатива должна всегда исходить от доктора Дирксена, доктору Зорге остается терпеливо ждать. Доктор Дирксен неизбежно придет к Рихарду Зорге, в противном случае советскому военному разведчику нечего делать в немецком посольстве. Но путь к черствому сердцу посла очень извилист, полон препятствий. Старый оппортунист не имеет прочных политических убеждений. Во имя карьеры и обеспеченной жизни он готов служить кому угодно, будь то Гинденбург или же наци. Наци оказались сильнее — и Дирксен целиком на их стороне. Япония ему надоела, он мечтает о Европе. Но час его еще не настал.
До приезда Рихарда Зорге в Японию Дирксен не имел о нем ни малейшего представления — и в этом была слабость посла. Советский разведчик заблаговременно изучил досье на Дирксена, знал, с кем придется иметь дело, — и в этом была сила Зорге. Он изучал посла, как изучают инфузорию под микроскопом.
Начало как будто неплохое. И все же ощущение неблагополучия, тайной опасности не покидало Рихарда. Час назад он пережил сильное нервное потрясение: повстречался с женой стажера Отта. Лицо показалось знакомым. «Рихард Зорге! — воскликнула она. — Какими судьбами? Вы нисколько не изменились…» Эту даму он, в самом деле, встречал раньше в Германии. Тогда она строила из себя «красную», а теперь вышла замуж за абверовца. «Вы ошиблись, фрау Отт, я все-таки сильно изменился, — сказал Рихард сурово. — Мои старые добрые друзья Геббельс и Функ наконец-то нашли достойное применение моим способностям: я аккредитован здесь от «Франкфуртер цейтунг»!» Она побледнела. По-видимому, решила, что раньше, в те смутные годы, Зорге был провокатором в рабочей организации. Теперь, очутившись здесь, он может припомнить все, что она тщательно скрывала даже от мужа. Наконец она справилась с минутной растерянностью, протянула руку и произнесла кокетливо: «Надеюсь, мы останемся приятелями. Пусть прошлое останется прошлым. Стоит ли его ворошить?..» Он пожал эту маленькую холодную руку, улыбнулся, пообещал: «На меня можете положиться. Жизнь — сложная штука».
