Константин Симонов - Так называемая личная жизнь
- Так ведь, товарищ Беликов, - оправдываясь, говорил шофер, прикручивая проволокой бачок с запасным бензином к заднему буферу машины, - вы же поймите...
- Во-первых, обращайтесь по званию, - строго прервал его розовый младший политрук и, увидев Лопатина, подчеркнуто официально козырнул ему. А во-вторых, я все помню: велено было вам взять три банки, а вы взяли две.
- Так ведь для рессор будет тяжело, - не отрываясь от своего занятия, миролюбиво ворчал шофер. - Ведь дорога-то какая...7
- Я не слышу, что вы там говорите. Встаньте, когда говорите с командиром.
Шофер, прикручивавший бачок сидя на корточках, встал, неловко опустив руки по швам. По его лицу было видно, что он обижен, с удовольствием послал бы адъютанта к чертовой матери, но не решается.
В эту минуту из подъезда вышел Пантелеев.
- Как у вас, все готово? - обратился он к шоферу.
- Все в порядке, товарищ Пантелеев, - весело сказал шофер, торопливо вытирая руки тряпьем.
Младший политрук посмотрел на него уничтожающим взглядом, - он даже к дивизионному комиссару ухитрялся обратиться не по званию. Однако сделать замечание в присутствии начальника адъютант не посмел и только, зло поджав губы, глянул в спину шофера: мол, погоди, придет время, я с тобой поговорю!
- Раз все в порядке, значит, едем, - сказал Пантелеев и, пожав руку Лопатину, сел впереди.
Лопатин и политрук сели сзади. Шофер захлопнул дверцу, и машина тронулась.
Пантелеев снял фуражку, и через минуту его бритая голова стала беспомощно склониться то вправо, то влево. Он спал. Лопатин и адъютант ехали молча. Лопатина клонило ко сну, а младший политрук, открыв до отказа боковое стекло и высунув в него голову, неотрывно следил за воздухом.
Через два часа, когда машина подъехала к развилке дорог, из которых одна шла к Перекопу, а другая поворачивала на Чонгар, Пантелеев, как по команде, проснулся, пошарил рукой и, надев скатившуюся на пол машины фуражку, сказал шоферу, чтобы тот сворачивал направо, к Чонгару. Лопатин не собирался ничего спрашивать, но Пантелеев сам повернулся к нему, чтобы объяснить, почему они едут на Чонгар, а не к Перекопу, как собирались вчера.
Оказывается, на Перекопе по-прежнему была тишина, а на Чонгаре немцы вчера днем неожиданно вышли к станции Сальково лежавшей перед нашим передним краем, и заняли ее. Сальково по предварительному плану оборонять не предполагалось, но батальон, стоявший там в охранении, после внезапной атаки немцев оказался отрезанным на той стороне, за станцией.
- Я там был вчера вечером, - сказал Пантелеев, и Лопатин понял, почему он сразу, сев в машину, заснул. Очевидно, он так и не ложился спать. Пытались в ночном бою отбить станцию и вывести батальон. Сегодня придется повторить - вчера не вышло.
И он стал рассказывать, почему не вышло: кругом все уже было заминировано, и, чтобы прорваться к Сальково, оставалась только узкая полоса в несколько десятков метров с двух сторон железной дороги. Полк был еще не воевавший, да вдобавок недавно развернутый, укомплектованный из запаса, как, впрочем, и вся дивизия. В ночном бою все перепуталось - чуть не постреляли друг друга. Пришлось остановиться, чтобы навести порядок, подготовить огонь артиллерии и сегодня утром начать сначала.
- Ну и командир дивизии вчера, но правде сказать... - Пантелеев оборвал себя на полуслове и, обращаясь к младшему политруку, сказал: - Спел бы, а, Велихов! Прилетят - услышим. Подними стекло - пыль!
Велихов обиженно поднял стекло - он заботился о безопасности дивизионного комиссара, а тот сказал об этом так, словно адъютант следил за воздухом из трусости. Потом он задумался и негромко, душевным тенором затянул песню о коногоне, которого завалило в шахте. "...А молодого коногона его товарищи несут..." - пел он, и его розовое молодое лицо делалось с каждым куплетом песни все добрей и печальней. Лопатин никогда не слышал этой песни.
- Паша, шахтерская, - сказал Пантелеев и согнутым пальцем потер глаз.
- А вы откуда, товарищ Пантелеев? - спросил неисправимый шофер, и у младшего политрука слова сделалось строгое лицо.
- Я-то? - воспринимая это штатское обращение к себе как самое естественное, переспросил Пантелеев. - Из-под Елакиево. А вы?
- Ворошиловградский, - сказал шофер и затормозил. - По-моему, теперь налево? Второй раз едете, надо помнить! - сказал Пантелеев и, посмотрел налево. - Сворачивайте.
"Эмка" подъехала к штабу дивизии. Он размещался в километре от видневшегося на пригорке небольшого хутора. Повсюду змеились ходы сообщения. Несмотря на здешнюю бедность лесом, штабные землянки были перекрыты толстыми бревнами в три-четыре наката, чувствовалось, что с противовоздушной защитой тут постарались на совесть.
Адъютант командира дивизии, прислушиваясь к воздуху, заметно нервничал и, покрикивая на шофера, поспешно загонял под маскировочную сетку "эмку", на которой приехали Пантелеев и Лопатин.
Командир дивизии - генерал-майор с лицом, которое было трудно запомнить, - встретил приехавшего Пантелеева так подобострастно, что показался Лопатину меньше ростом, чем был па самом деле. Поскрипывая новыми ремнями, он все время нагибался с высоты своего саженного роста к Пантелееву, шлепая ему губами в самое ухо, и мягко, но настойчиво теснил Пантелеева по ходу сообщения. Он хотел вести предстоявший ему неприятный разговор внизу, в блиндаже. Наконец Пантелеев отодвинулся от него, с недоброжелательным интересом посмотрел генерал-майору прямо в глаза и, выйдя из хода сообщения, сел на траву на открытом месте.
- Садитесь,- сказал он генерал-майору, хлопнув рукой по земле.
Генерал-майор хотел удержаться и не взглянуть на небо, но не удержался, все-таки взглянул и только после этого сел рядом с Пантелеевым.
- Вас что, разбомбили, что ли? - взглянув на небо, а потом на генерал-майора, спросил Пантелеев.
- Как? Почему разбомбили? - не поняв насмешки, переспросил генерал.
- А я думал, разбомбили,- сказал Пантелеев,- больно уж вас под землю тянет. Как с Сальково?
- В десять пятнадцать, как приказано командующим, повторим атаку,ответил генерал-майор и, побоявшись, что задел самолюбие члена Военного совета, поправился: - Как приказано Военным советом армии, так и будет сделано.
Пантелеев поморщился.
- Приказано, приказано,- проворчал он. - Вам вчера было приказано, а вы дотянули до ночи и провалили.
- Неудача, товарищ член Военного совета,- разведя руками, сказал генерал. - Случается! Вы сами вчера видели.
- Неудачу-то я видел,- проговорил Пантелеев медленно и задумчиво, словно восстанавливая перед глазами зрелище вчерашней неудачи. - Неудачу-то я видел, - повторил он, - а вот вас там, где была у вас неудача, я не видел. Командира полка видел, а вас нет.
