Эдуард Лимонов - Смрт
– «Паштетов»?!
– Противопехотная мина, – объясняет фотограф, – закапывается в землю, начинена гвоздями, обрезками железа. Запрещена Женевской конвенцией.
– Смотри, – говорит солдатик. Берет кирпич и бросает его в том направлении, куда направлялся отлить писатель. Раздается взрыв.
Следующая сценаЦентр опознания трупов вблизи Вуковара. Доктор в оранжевом халате, содрав перчатки, моет руки под струей воды из цистерны. Горит в нескольких бочках солярка, чтобы согреться и заглушить запах трупов – он, несмотря на минусовую температуру, различим. Солдаты в марлевых повязках сгружают с грузовиков трупы. Труп голой старухи – часть тела обожжена, в области груди видны огнестрельные раны – с грузовика стаскивают вниз на медицинскую тележку. Одна из рук старухи перебита и чуть не отваливается. Солдат подчищает пол кузова грузовика лопатой, кусок тела либо окровавленной одежды падает на тележку, на труп старухи. Солдаты спрыгивают и идут мыть руки все к той же цистерне. Хохочут. Доктор, увидев непонимающий взгляд писателя, провожающий солдат, философски замечает, что СМРТ – это СМРТ, а живот есть живот, то есть жизнь.
Следующая сценаДоктор водит писателя и показывает ему трупы со следами пыток. На спине у трупа мужчины вырезаны то ли штыком, то ли ножом несколько ран. Трупов так много, что они не только лежат рядами в клеенчатых зеленых палатках, но и рядом с палатками в черных пластиковых мешках с молниями. Отдельно в палатке поменьше – пять трупов детей. У одного очередью перебиты руки. Самый маленький труп лет пяти – с выколотыми глазами.
– Кто они? – спрашивает писатель. – Сербы? Хорваты?
– Мы не знаем, – отвечает доктор. – Фамилии у нас у всех общие, не позволяют отличить. По крестикам только и определяем. Еще есть десяток имен исключительно хорватских. Для девочек, например, Яна. – Доктор замолкает.
Это только один из эпизодов «моей» первой сербской войны. А всего их было три, «моих» сербских войн. И еще война в Приднестровье и в Абхазии война. И так как все их вместить в один сценарий нет пространственной возможности, то вот несколько обрывков сцен, в жанре киносценария.
Приднестровье. 1992 год. Город Бендеры. Открыты ворота огромного сарая. На стуле (тельняшка, поверх тельняшки камуфляжный жилет – разгрузка, несколько гранат висят и торчат, пистолет на поясе, автомат на коленях) сидит батько Костенко – подполковник, кореец с глазами рыси. Глаза желтые. Батько вершит суд. За ним полукольцом стоят приближенные. Среди них писатель Лимонов; подруга батьки Костенко – Таня в темных очках; офицеры. Фоном служит сено, сельскохозяйственные орудия и разнообразное оружие. Перед батькой дезертиры. Пятеро.
– Магазин грабили? – спрашивает батько сурово.
Дезертиры молчат. Костенко:
– Значит, грабили. У воюющего народа берете, суки! – Батько сжимает зубы. Видны желваки скул. – У своих братьев отнимаете!
Дезертиры молчат. Костенко:
– Будете молчать – шлепну каждого второго. Женщину кто избивал?
Дезертиры молчат. Костенко:
– Жук, кто избивал хозяйку?
Жук, парень в камуфляже, в кроссовках, прижимающий левой рукой автомат к груди, уверенно указывает на старшего по возрасту дезертира. Длинноносый, худой, с запавшими глазами.
– Этот злыдень.
Костенко. Бил? За что, сволочь, бил?
Длинноносый. Да не бил я…
Костенко. Значит, баба придумала, да? Она не ссыкуха какая, пожилая женщина, у ней дочь взрослая.
Длинноносый. Да не бил я…
Костенко. Если бы не писатель среди нас, ты бы у меня тут обосрался, но все сказал. Завтра решу вашу судьбу. В подвал их, Жук!
Жук. Там же румыны сидят! И полицаи.
Костенко. К румынам их!
Жук. Пошли, злыдни!
Уводит дезертиров, спустив автомат на левую руку. С ним уходят несколько солдат.
Костенко. Следующий!
Пожилой молдаванин, смущенно одергивая пиджак, выходит к батьке: «Просьба у меня, батька. Дай бензина, дочь рожает, повезу в больницу».
Костенко. А чего ты ко мне идешь, в райсовет бы шел.
Крестьянин. Ты, батько, все решаешь. Костенко. Дать ему бензин!
Быстро подъезжает уазик скорой помощи. Красный крест намалеван везде: на бортах, сзади и даже на крыше. Из него выскакивает молодой солдат. Солдат: «Батько, там в подвале ребята снайпершу – «белые колготки» окружили!»
Костенко. А это интересно!
Встает, садится в уазик рядом с шофером. Кто успевает (среди них Лимонов), садятся в уазик. «Скорая» срывается с места.
Следующая сценаЛабиринты подвала жилого дома. Костенко, писатель, солдаты склонились над матрасом в углу. Костенко держит в руке женскую туфлю. Красную. На матрасе несколько пятен крови.
Костенко. «Белые колготки», «белые колготки»! Олухи. Соседские ребята целку затащили и трахнули. А она сбежала!
Смеется.
Следующая сценаАбхазия. 1992 год. Салон автомобиля «жигули». Серпантин дороги. Рядом с водителем писатель Лимонов. Указатель «Нижние Эшеры». Бетонные блоки перегораживают дорогу. Сбоку от дороги – море. Сделав петлю между блоками, автомобиль выезжает на свободную дорогу. У обочины отряд, с первого взгляда подростков. Они одеты в черные комбинезоны, увешаны оружием, на лбу черные и зеленые повязки. Выглядят они как массовка фильма о какой-нибудь мексиканской революции. Проверяют документы у водителя. Брезгливо разглядывают его и пассажира.
Один из «подростков». Куда направляетесь?
Водитель. В штаб командующего фронтом.
«Подросток». Пропуск есть?
Водитель предъявляет пропуск.
«Подросток». Оружие есть?
Водитель вынимает из бардачка пистолет. «Подросток» заинтересованно берет пистолет в руки.
«Подросток». Из музея, что ли, украл?
Водитель морщится. «Подросток» отдает ему пистолет. Водитель нажимает на газ.
Писатель. Кто такие?
Водитель. Чеченцы. Отряд Шамиля. Очень храбрые бойцы… Но заносчивые.
Следующая сценаМосква. 3 октября 1993 года. Вечер. Телевизионный центр «Останкино». Большой грузовик пыхтит у входа в технический корпус, там, где центральный вход. Чуть отъезжает и вдруг ударяет в стеклянную дверь и стену. Звон разбитого стекла. Толпа людей.
Писатель Лимонов стоит в первом ряду вблизи от грузовика. С ним разговаривают Константинов – председатель Фронта национального спасения – и дед на костылях. Все веселые. Дед, выбивая из пачки «Явы» сигарету: «На, Эдик, закури!»
Писатель. Да я уже двенадцать лет не курю, бросил.
Дед. Сегодня такой день, великий день, что можно!
Лимонов закуривает.
Сквозь быстро собирающуюся толпу просачиваются журналисты. Фотографы и операторы снимают грузовик. Вдруг раздается оглушительный взрыв, и волна нестерпимого света и тепла накрывает первые ряды толпы. Почти одновременно раздается дробный звук пулеметных и автоматных выстрелов. Стреляют из здания. Сверху. Раздаются крики. Ругательства.
