Джим Корбетт - Кумаонские людоеды
Когда я читаю слова «жестокий, как тигр» или «кровожадный, как тигр», я вспоминаю о маленьком мальчике, вооруженном старым шомпольным ружьем, правый ствол которого имел трещину длиной в 6 дюймов, а приклад и стволы, чтобы они не развалились, были скреплены медной проволокой. И этот мальчик бродил по джунглям в те дни, когда там было в десять раз больше тигров, чем теперь. Мальчик засыпал там, где заставала его ночь, разведя лишь небольшой костер, согревавший и развлекавший его в одиночестве. Время от времени он просыпался от рева тигров, то далекого, то совсем близкого. Проснувшись, мальчик подбрасывал ветку в костер, поворачивался на другой бок и снова спокойно засыпал. Ведь из собственного небольшого опыта и из рассказов других людей, подобно ему, побывавших в джунглях, мальчик знал, что если тигра не тревожить, он сам не причинит вреда. Увидев тигра днем, мальчик уходил с его пути, а если это было невозможно, стоял совершенно неподвижно, пока тигр не пройдет мимо. Я вспоминаю, как этот мальчик как-то скрадывал[1] полдюжины диких кур и взобрался на куст терновника, чтобы осмотреть окрестности. Внезапно куст закачался, и с противоположной стороны его появился тигр. Он повернулся и посмотрел на мальчика, как бы говоря: «Эй, парень, какого черта ты здесь делаешь?» Не получив ответа, тигр обошел куст и удалился очень медленным шагом, ни разу не оглянувшись при этом.
И еще я думаю о десятках тысяч мужчин, женщин и детей, которые, работая в лесу, кося траву или собирая хворост, проводят день за днем рядом с тиграми. Возвратившись невредимыми домой, эти люди и не подозревают, что за ними следил этот «жестокий» и «кровожадный» зверь.
Полвека прошло с того дня, когда тигр вышел из-за куста терновника, на который взобрался мальчик. Последние 32 года из этого полустолетия я более или менее регулярно преследовал тигров-людоедов. И хотя мне приходилось видеть картины, которые заставили бы и камни плакать, я не помню ни одного случая, когда тигр действовал бы намеренно жестоко или был бы настолько кровожадным, что убивал людей без повода в большем количестве, чем требовалось, чтобы насытиться самому или накормить тигрят.
Если изредка под давлением необходимости тигр убьет человека или если в результате истребления его естественной добычи[2] людьми он убьет два процента от того количества скота, которое ему приписывают, — это еще не основание для того, чтобы все тигры были заклеймены как жестокие и кровожадные животные.
По общему признанию, охотники консервативны в своих убеждениях, ибо их взгляды складываются годами. Естественно, что мнения охотников могут быть различными и притом не только в деталях, но иногда и в главном. Поэтому я не льщу себя надеждой, что все высказанные мною мысли встретят всеобщее признание.
Но в одном со мной согласятся все охотники независимо от того, охотились ли они на тигра из засады на дереве, со спины слона или стоя на собственных ногах, — это то, что тигр великодушный джентльмен беспредельной храбрости. Если он будет истреблен, а он будет истреблен, если общественное мнение не станет на его защиту, Индия обеднеет, лишившись прекраснейшего представителя своей фауны.
В отличие от тигров, леопарды иногда поедают трупы. Они становятся людоедами, приобретая вкус к человеческому мясу, когда неумеренное уничтожение дичи человеком лишает их естественной пищи.
Жители наших гор в большинстве случаев индусы,[3] и поэтому они сжигают своих покойников. Кремация производится на берегах рек с тем, чтобы пепел попал в конце концов в Ганг и, возможно, в океан. Но большинство деревень расположено высоко в горах, в то время как реки зачастую протекают за много миль от них, внизу в долинах. Понятно, что в этих условиях похороны требуют больших усилий от членов маленькой общины, тем более что им надо не только перенести вниз труп, но и собрать и перенести топливо для кремации. Все же в нормальных условиях все похоронные обычаи тщательно соблюдаются. Но когда в горах свирепствует эпидемия, и люди умирают один за другим, тогда вместо сложных обрядов применяется совсем простой: в рот умершего кладут горячий уголек, после чего труп относят к обрыву и бросают его вниз в долину. Леопард, оказавшийся в районе, где ему не хватает естественной пищи, находит эти трупы и, поедая их, быстро приобретает вкус к человеческому мясу. Когда же эпидемия оканчивается и этот источник питания прекращается, зверь начинает нападать на людей.
Из двух кумаонских леопардов-людоедов, которые убили 525 человек, один появился после вспышки холеры, а другой — после эпидемии таинственной болезни, которая обрушилась на Индию в 1918 г. и получила название «военной лихорадки».
ЧАМПАВАТСКИЙ ЛЮДОЕД
Я был на охоте в Малани с Эдди Наульсом, когда впервые услышал о тигре, впоследствии получившем официальное наименование чампаватского людоеда.
Эдди, которого долго еще будут вспоминать в нашей провинции как охотника «par excellence»[4] и автора неиссякаемого запаса охотничьих рассказов, был одним из немногочисленных счастливцев, которым всегда везет в жизни. Ружье его было несравненным по точности и силе боя; один из его братьев слыл первым ружейным стрелком в Индии, второй — лучшим игроком в теннис в индийской армии. Поэтому, когда Эдди сказал мне, что его молочный брат, «лучший шикари[5] в мире», был командирован правительством, чтобы застрелить чампаватского людоеда, я был совершенно уверен, что деятельности людоеда будет скоро положен конец.
По каким-то непонятным причинам тигр все же не был убит и доставлял много хлопот еще четыре года спустя, во время моего посещения Найни-Тал. Были назначены премии, посланы шикари и даже команды гурков[6] из гарнизона в Алмора. Несмотря на все эти меры, число человеческих жертв продолжало возрастать.
Тигрица (впоследствии выяснилось, что это была именно тигрица) появилась в Кумаоне[7] из Непала уже вполне сложившимся людоедом. Оттуда ее прогнал целый отряд непальцев, после того как она унесла 200 человеческих жизней. В течение четырех лет в Кумаоне она добавила к этому числу еще 234 человека.
Так обстояли дела вскоре после моего приезда в Найни-Тал, где я встретил Бертауда. Бертауд был тогда заместителем уездного комиссара и пользовался всеобщей любовью и уважением. Поэтому неудивительно, что когда он сообщил мне о страхе, внушаемом людоедом населению уезда, и о той тревоге, которую ему причиняли сложившиеся обстоятельства, я обещал выехать в Чампават немедленно после его сообщения о новой человеческой жертве.
