Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось...
— В июне мы стояли в летних лагерях. Несли службу, занимались боевой учебой. Я был водителем полуторки.
16-го числа бригада выдвинулась к границе с Восточной Пруссией. На дневки останавливались в лесах. Маскировались. Отдыхали. Ночью двигались.
Однажды к нам прибежал солдат из соседнего гарнизона, рассказал, что весь караул перебит литовцами, один он живой остался, потому что отдыхал в караульном помещении и оттуда незаметно смог уйти. Нам было приказано взять оружие и разобраться, что там происходит. Мы привели тех литовцев. Литовцы были злые, нахальные, говорили, что завтра, мол, вам немцы покажут, кто тут хозяин…
По дорогам все эти дни ходили люди в советской милицейской форме. Ходят и ходят. Мы им не придавали особого значения. Думали: приграничная полоса, милиция тоже несет свою службу.
Вечером 21 июня перед отбоем мы натянули на дубах простыню и смотрели кинофильм
Проснулись на рассвете от гула самолетов. Выскочили из палаток, смотрим: на востоке уже занялась заря, небо она охватывала далеко, а от летящих самолетов снова стало темно. Бомбардировщики и штурмовики летели сплошняком. С крестами, не наши. И все же не верилось, что началась война.
Пролетели они над нами. Потом, смотрим, часть самолетов отделилась и перестроилась в отдельный косяк. Косяк этот тут же развернулся — и на нас. Один самолет сразу клюнул вниз, и из него будто горох посыпался…
«Ложись!» — закричали. Вокруг начали рваться бомбы.
Самолеты заходили на бомбардировку снова и снова. Я лежал рядом с младшим лейтенантом Сидоренко. Что-то тяжело упало позади нас. Мы оглянулись, а там человек без головы лежит.
Во время третьего захода меня засыпало землей. Ребята подбежали, откопали.
В ночь на 22-е командир нашей 28-й танковой дивизии полковник Черняховский командирам нескольких танковых полков приказал срочно передислоцироваться. Немцы бомбили пустой лес, где еще несколько часов назад стояли наши танки. Вот тебе и милиционеры на дорогах…
— Стали мы отступать. Горючего ни к танкам, ни к машинам не было. К утру только подвезли и сделали заправку. Все это время нас бомбили и бомбили. А на земле атаковали танки и пехота.
Наши танковые полки время от времени контратаковали. Танки у нас были легкие, слабые против их ПТО. Многие тут же, при попадании, загорались. Но контратаки все же удавались. Мы их отбили, и дивизия начала собранно отступать.
Мы, водители, подвозили к танкам снаряды. Иногда в дороге нас перехватывали немецкие самолеты. Жутко, когда ты мчишься по дороге, в кузове снаряды, а над тобой висит «Мессершмитт» и долбит из пулемета. Он стреляет, а ты от него — как заяц…
Вскочили мы в Ригу. Следом за нашими машинами — немецкие танки. Мы спрятали свои машины за домами возле рынка. С чердаков по нашим машинам и по нас латыши открыли из пулеметов огонь. Откуда-то взялся наш танк БТ, около роты солдат пошли в атаку и начали очищать дом за домом от пулеметчиков.
Из Риги мы выехали на дисках. Колеса у всех машин были пробиты. Начали ремонтироваться.
Вскоре догнали колонну наших танков. Вел колонну сам Черняховский.
Немцы в то время были и позади, и впереди, и справа, и слева. И сверху. Потому что самолеты не прекращали налеты. Черняховский дал такую команду: «Вперед! До полного соприкосновения с противником!» Так мы прорывались к своим. Чтобы не попасть в плен.
Подошли мы к Новгороду.
Танкисты, потерявшие свои танки, были сформированы в пехотные роты.
Оборону держали на валу. Окна первых этажей домов заложили кирпичом. Между домами по окраине Новгорода соорудили валы из кирпича и камней. Мы засели за домами. У меня был карабин. Я стрелял из него.
Многие жители Новгорода тоже взялись за оружие. Не хотели сдавать немцам свой город. Помню, из слухового окна своего дома стреляла одна девушка. Стреляла из винтовки. И так метко! Выстрелит — и немец в цепи падает. Может, спортсменка была.
Атаковали немцы непрерывно и вскоре потеснили нас к центру города. К древнему детинцу, к кремлю. Но и там мы долго не продержались.
Началась переправа через Волхов. А кремль еще не сдавался. Его еще сутки после нашего ухода защищал батальон разведки. После остатки батальона через Волхов перебрались к нам.
Мы к тому времени уже заняли оборону по берегу Волхова.
По воде плыли трупы. Наши, немецкие. И вода в реке была красной от крови. Немцы несколько раз пытались форсировать Волхов прямо перед нами. Но мы их сбивали назад. Они обошли нас где-то южнее и там перешли через Волхов.
Начались бои в Ярославовом дворище.
Мы отошли к Ильменю. Прижали они нас к озеру. Непрерывные артиллерийские обстрелы и бомбежки. Взрывы, дым, копоть, огонь, стоны раненых. В тыл отправляли только тяжелораненых. Все остальные были в строю. Там, у озера, меня тяжело ранило. Мгновенный удар, как будто бревном. Все сразу потонуло, и я уже ничего не помню.
Очнулся я в медсанбате. Как оказалось, где-то под Валдаем. Гляжу — ветки надо мной. Лежу в шалаше. Подушка, простыня, серое солдатское одеяло. Ага, думаю, живой и где-то в глубоком тылу…
Две девушки стоят неподалеку и разговаривают. Я весь в бинтах. Оказывается, меня еще и сильно обожгло. Контузило. Как оказалось, рядом разорвалась бомба и меня взрывной волной отбросило на 18 метров.
— Служить я хотел в кавалерии. Мимо нашего техникума шли поезда, и часто я видел, как в дверях вагонов стояли кавалеристы Особой Дальневосточной армии. Стройные, в длинных шинелях, подтянутые, со шпорами, с шашками на боку.
Когда пришло время служить, в военкомате меня спросили: «В военное училище хочешь поступить?» — «Хочу. Только в кавалерийское». — «Хорошо». Выписали направление в Тамбовское кавалерийское училище. Но когда начал проходить комиссию, выяснилось, что принимают только рост 164–167, а у меня 177 сантиметров! Мне говорят: «Вы на 10 сантиметров переросли».
Загоревал я. Но потом мне подсказали, что в том же Тамбове есть пехотное училище. Я и пошел туда.
16 июня 1941 года мы сдали выпускные экзамены и получили лейтенантские звания — два кубаря в петлицы.
Отпуска нам не дали. Сформировали команду из 21 лейтенанта и направили для дальнейшего прохождения воинской службы в Прибалтику.
В Каунасе нам сказали, что наша часть расположена на станции Козлова Руда. Нам выдали денежное довольствие. Помню, я получил 1960 рублей красными новенькими тридцатками с портретом Ленина.
Когда ехали до станции, слышали, литовцы шушукались: вот, мол, русские молодыми офицерами части пополняют, к войне готовятся…
На станции мы выяснили, что до части еще идти проселком километров десять — двенадцать. А тут ночь наступает. Что делать? Старший нашей команды, Малашенко, позвонил в часть, и оттуда сообщили: куда вы, мол, на ночь глядя, завтра воскресенье, пришлем за вами машину, а пока располагайтесь на ночлег там, на станции.
