Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории
В энциклопедии указано, что через Ладожское озеро было эвакуировано в 1942 году еще 130 тысяч детей. Эвакуацию людей через Ладожское озеро в 1942 году подтверждает и А. М. Василевский, который написал о том, что днем и ночью непрерывным потоком шли в Ленинград автомашины, груженные продуктами питания, медикаментами, топливом, техникой, боеприпасами, а обратными рейсами увозили женщин, детей, стариков, раненых и больных. Но Василевский не указал, сколько всего человек было вывезено из Ленинграда зимой 1942 года. Нет этих данных и в энциклопедии.
На этот вопрос ответил К. А. Мерецков, который написал о том, что «еще до весенней (весны 1942 года) распутицы на Ладоге в Ленинград доставили… более 300 тысяч тонн всевозможных грузов и вывезли оттуда около полумиллиона человек, нуждавшихся в уходе и лечении».
После прорыва блокады 27 января 1944 года осада Ленинграда вражескими войсками и флотом продолжалась до сентября 1944 года. Чтобы заставить противника снять осаду города, в июне – августе 1944 года советские войска при поддержке кораблей и авиации Балтийского флота провели Выборгскую и Свирско-Петрозаводскую операции, 20 июня освободили Выборг, а 28 июня – Петрозаводск. В сентябре 1944 года был освобожден остров Гогланд.
За массовый героизм и мужество, проявленные защитниками блокадного Ленинграда, согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР 8 мая 1965 года городу присвоена высшая степень отличия – звание Город-герой.
Но за статистикой и сухими историческими фактами стоят живые люди, очевидцы тех страшных событий. Люди, благодаря которым город сумел выстоять. Немногие из них, к счастью, живы и готовы поделиться с нами своими воспоминаниями.
Два капитана
Когда началась война, мне было 12 лет. Перед войной мы жили в конце Садовой улицы, в доме 127, естественно, как и большинство ленинградцев, в коммунальной квартире. Я был единственным ребенком, отец работал юрисконсультом, мать – домохозяйка.
Весной 1941 года я закончил четвертый класс, и мы с мамой отдыхали за городом, снимая дачу в Лужском районе. День начала войны как-то выпал из моей памяти, помню только, что в первые дни окружающие меня люди были настроены весьма оптимистично, находясь, по-видимому, под влиянием многолетней пропаганды о несокрушимости Красной армии. Но действительность оказалась иной, и в июле месяце нам с мамой удалось в последний момент выбраться в Ленинград.
Толя (3 года) с мамой
По дороге я своими глазами увидел, что война – это кровь, слезы, страдания. Ленинград в конце лета имел еще вполне нормальный вид, и внешне я не заметил особых изменений: работали магазины, ходил транспорт, однако люди начинали запасаться продуктами – даже мамаша, поддавшись общему настроению, насушила наволочку белых сухарей. Если бы знать тогда, что будет потом…
Ближе к осени все стало быстро меняться. Стали исчезать продукты, началась массовая эвакуация, но мой отец говорил, что немцев отбросят от Ленинграда, и в результате мы остались. Тогда же, будучи невоеннобязанным из-за слабого зрения, он добровольно пошел солдатом в армию, в первом же бою под Ораниенбаумом (теперь город Ломоносов. – Авт.) был ранен оскольком в бедро, и в последствии за проявленный героизм его наградили орденом Славы 3-й степени.
В госпитале ногу отцу загипсовали, Ленинград был уже в блокаде, раненые голодали. Мы с мамой, пока могли, навещали отца в госпитале. Госпиталь находился на Старо-Невском проспекте. А мы по-прежнему жили в самом конце Садовой улицы, в доме № 127. Улицы города, по которым нам приходилось идти, производили удручающее впечатление своей безлюдностью, они казались заброшенными: без трамваев и с очень редко проезжающими машинами.
Когда мы приходили в палату с тяжелоранеными красноармейцами, наше появление всегда вызывало у них приятное оживление. А когда мы уходили, отец всегда старался дать нам с мамой гостинец – небольшой кусочек хлеба.
Раненые голодали так же, как и остальное население, в результате кости у отца перестали срастаться, началась гангрена. Ногу пришлось ампутировать, и отца эвакуировали в город Гладов Кировской области.
Мы с мамой остались одни.
С приближением зимы и наступлением ранних холодов к постоянному чувству голода примешивалось чувство холода – в большой шестикомнатной квартире буржуйкой отапливалась только одна наша комната, куда приходили, а потом и оставались ночевать две наши соседки, оставшиеся в городе.
За водой приходилось ходить на Фонтанку, к проруби. К утру вода в ведре покрывалась коркой льда. Окна для тепла были завешены одеялами, освещалась комната коптилкой с зажженным фитилем, опущенным в бутылку с керосином, который ужасно коптил. Мы или сидели около буржуйки, когда она топилась, или лежали в кровати под одеялом. При этом во всем доме не работала канализация.
Звук метронома из репродуктора и сирена воздушной тревоги с последующим отбоем придавали уверенность в том, что город, несмотря ни на что, живет.
Это продолжалось долгие осенние и зимние месяцы. Мы не умерли благодаря тому, что моя мама делила наши пайки хлеба на три части и с добавкой кипятка у нас всегда были завтрак, обед и ужин.
Помню, в конце осени я, как и многие другие мальчишки, залезал на крышу нашего дома во время налетов авиации тушить «зажигалки», но потом налеты усилились, да и сил поубавилось из-за недоедания, поэтому вместе с остальными жильцами дома приходилось уже сидеть часами в бомбоубежище. Каждый брал с собой какое-нибудь занятие, а я – книжку. Однажды я читал «Два капитана» В. Каверина и разговорился о судьбе его героев с одной молодой женщиной. Как позже оказалось, это знакомство спасло нам с мамой жизнь.
Вспоминаю, какими тяжелыми и беспросветными были ноябрь и декабрь 1941 года. В бомбоубежище, несмотря на бомбежки и артобстрелы, никто уже не ходил, мы сидели в полутемной холодной комнате, которую не могла обогреть железная буржуйка, да и дров не было – топили книгами.
Уже давно съедены все запасы, традиционный для ленинградцев столярный клей и олифа, мизерный хлебный паек не в состоянии поддержать организм, жизнь постепенно угасает, не хочется вставать с кровати. Я думаю, что мы так и погибли бы, если бы мама не встретила однажды на улице нашу знакомую по бомбоубежищу. Оказалось, что ее муж работал начальником милиции Московского района и приносил домой говяжьи кости, которые им выдавали с мясокомбината им. С. М. Кирова. После первичного использования Валентина (так звали нашу спасительницу) отдавала их нам: и мы выжили. Вот на какой тонкой ниточке висела судьба жителей блокадного Ленинграда. Не имея дополнительных источников питания, люди просто не могли не умереть от голода. Добавьте сюда еще и постоянные артобстрелы.
