Алма Бонд - Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки
Мои превосходные книжные полки орехового цвета двадцать лет назад украшали стены библиофила с Парк-авеню. Сейчас на них стояли ежегодники, начиная с 1951 года до сегодняшнего дня, а также аккуратно расставленные по зеленым коробкам тома ежеквартального психоаналитического обозрения и огромные пачки психоаналитических журналов.
Мои нижние полки трещали под тяжестью публикаций, посвященных моему основному увлечению — биографии звезд кино, в том числе Кэри Грант, Ингрид Бергман, Джоан Кроуфорд, Бетт Дэвис, Марлона Брандо, Кэтрин Хепберн и Спенсера Трейси. Каждую свободную от работы минуту я уделяю своему хобби, моим многострадальным детям и написанию книг.
Есть кое-что, в чем я должна признаться. В подростковом возрасте я страстно хотела стать киноактрисой, и только многочисленные неудачные прослушивания на Бродвее заставили меня сдаться. Чтение биографий современных звезд тешило мои юношеские амбиции. Было бы интересно, подумала я, заглянуть в душу и узнать о жизни настоящей звезды кинематографа, а может быть, даже соприкоснуться с ореолом славы Мэрилин.
Окажется ли Мэрилин Монро дорогим украшением для моего любимого офиса или покончит с собой в конечном итоге, и я буду вздрагивать даже от мысли выйти за его порог?
Вот самая известная киноактриса в мире, которая собирается войти в мой кабинет из приемной. Я сомневалась. Не помешает ли моя страсть к кино лечению великой звезды? Я не могла знать, но твердо решила попробовать.
Я одернула светло-голубое шерстяное платье от Бедгдорфа, поправила ожерелье из мелкого жемчуга, подаренное мне моим покойным мужем, пригладила свои длинные каштановые волосы, собранные в низкий свободный пучок, и, как мне казалось, с королевским достоинством прошла в двойные звукоизолированные двери.
Мэрилин последовала за мной и, осмотревшись вокруг, захлопала в ладоши, как обрадованный ребенок.
— Ах, как красиво! — воскликнула она, обходя комнату и разглядывая все вокруг.
Если бы я уже не решила для себя принять ее в качестве пациентки, то определенно сделала бы это сейчас. Обычно пациенты полностью поглощены своими собственными проблемами и даже не замечают того, что их окружает. Но эта женщина знала, как добиться моего расположения.
— Как приятно находиться во врачебном кабинете, который не выглядит как морг! — продолжала она, изучая широко открытыми глазами окно-витраж.
Мне нравился мой витраж, привезенный вместе с рамой из старой деревенской церкви, которой теперь нет и в помине. Вечно поющие птицы на переплетенных ветвях, усыпанных цветами, украшали мой офис более двадцати лет. Глубокие красные, зеленые и синие оттенки напоминали мне великолепные витражи Шартра. Однажды мне сказали, что, возможно, мой витраж был изготовлен самим Тиффани[1], но я никогда не искала этому подтверждений, вероятно не желая лишиться фантазии, что я — владелица Тиффани.
В моем рабочем кабинете были и другие сокровища. Портрет, привезенный с Гаити, с изображением плачущей женщины, в темно-синих и насыщенных красных тонах, висел над кушеткой. Он был очень ценным для меня — подарок давно скончавшейся подруги.
Восточные ковры, которые я лично привезла из Китая и Индии, выдержанные в таких же ярких оттенках. Кушетка для пациентов, четвертая за мою карьеру психоаналитика, недавно обтянутая гобеленом Лоры Эшли, с винно-синим узором.
Я покачала головой. Если бы она с восхищением говорила о моей внешности, моих статьях, книгах или моей славе в сообществе психоаналитиков, я бы только отмахнулась, мне постоянно приходится слышать подобные вещи. Но она обратила внимание на единственное, что не могло меня оставить равнодушной, — мой витраж «от Тиффани». Эта женщина была неотразима.
— Спасибо вам, Мэрилин, — поблагодарила я, стараясь скрыть мое удовольствие. Ликующий взгляд ее огромных голубых глаз доказывал, что мне не удалось ее провести. — Пожалуйста, присядьте и расскажите, что привело вас сюда сегодня.
Ее лицо вытянулось, и она снова стала похожа на ту женщину, которую я недавно встретила в приемной.
— Ах, это необходимо? — спросила она с улыбкой маленькой милой девочки. — Я бы с большей охотой посмотрела на ваши прекрасные вещи и узнала, где можно приобрести такую красоту.
— Может быть, в другой раз, — ответила я.
Проигнорировав мое замечание, она продолжала ходить по комнате и остановилась перед книжными полками.
— Ой, как много книг! Можно взять что-нибудь почитать?
— Это тяжелая для понимания литература.
Ее лицо снова напряглось.
— Я просто хотела узнать, о чем эти книги. Я не окончила даже среднюю школу, хотя всегда любила поэзию.
Я поняла, что обидела и расстроила ее. «Надо быть осторожнее с этой женщиной», — подумала я.
— Нам предстоит ответственная работа. — Я использовала соответствующую профессиональную интонацию.
Она окинула взглядом мебель в комнате, выбрала кушетку и осторожно присела на нее.
— Насколько я поняла из ваших слов, ваша жизнь находится в опасности. Это правда?
Мэрилин кивнула и сидела молча так долго, что я забеспокоилась, собирается ли она отвечать вслух. Наконец она начала говорить, произнося слова так медленно, что я едва могла понять, о чем она говорила:
— Я часто в… д-д-д-депрессии, такой глубокой… я не знаю, смогу ли я жить дальше. Такое чувство, как будто она всегда со мной и никогда не исчезнет. Мир вокруг меня покрыт мраком, как будто огромный пылесос взорвался передо мной и наполнил воздух грязью. У меня нет причин, чтобы вставать по утрам, и если бы мне не нужно было ходить в ванную, я бы оставалась в постели весь день. Часто я так и делаю. Я не могу больше так жить. Вы можете помочь мне, доктор? В противном случае у меня не будет другого выхода, кроме как убить себя.
Я была потрясена. Как кто-либо мог бы ответить на такой вопрос? Я с состраданием смотрела на нее и молчала. Она сделала паузу, показавшуюся мне вечностью. Я ждала, затаив дыхание.
Затем, к моему облегчению, она оживилась и спросила:
— Ну, доктор, о чем мне рассказывать?
— Начните сначала, — подсказала я.
Мэрилин изменила позу, и по ее быстрым, грациозным движениям и порозовевшему лицу было видно, что ее настроение снова изменилось. Она радостно сияла, как обычно, на экране.
Мэрилин с удовольствием начала свой рассказ:
— Роды у моей мамы принимал доктор Герман М. Бир, 1 июня 1926 года, в благотворительной палате центральной больницы Лос-Анджелеса. Мне известно об этом только то, что он сказал, когда я встретила его несколько лет назад и спросила, как проходило мое рождение: «Мэрилин, я вынужден вам сказать, что вы выглядели так же, как все дети при рождении». Я думаю, это был последний раз, когда я была такой же, как все.
