Джаннетт Уоллс - Дикие лошади. У любой истории есть начало
Бастер, которому тогда было девять, сидел чуть выше на месте, где из ствола росла большая ветка. Я была самой старшей, мне было уже десять, и решила взять власть в свои руки. Я сказала Бастеру, чтобы он поменялся местами с Хелен, чтобы та не держалась за ствол, а могла посидеть на ветке и дала возможность отдохнуть рукам. Через некоторое время стемнело, и вышла луна, ярко осветившая все вокруг. Время от времени мы менялись местами, чтобы дать себе возможность отдохнуть в более удобном положении и не перенапрягать руки. Мы с Хелен все ноги разодрали о жесткую кору дерева. Когда мы хотели писать, то делали это просто под себя. К середине ночи голосок Хелен стал совсем слабым и тихим.
«У меня больше нет сил держаться», — пожаловалась она.
«Нет, у тебя есть силы, — настаивала я. — У тебя есть силы, потому что выбора у нас нет, и ты должна это сделать». Я твердо сказала им, что мы все это переживем. Я знала, что мы выживем, я была в этом совершенно уверена, словно видела внутренним взором ясную картинку. Я видела, как все мы завтра утром поднимемся по склону холма, а из дома, который стоит на вершине, выбегут мама с папой. Я была уверена, что все так и будет. Главное — не сдаваться.
Я поняла, что не должна дать брату с сестрой уснуть, иначе они упадут с дерева. Сначала я заставила их повторить всю таблицу умножения. Когда мы несколько раз «прошлись» по таблице умножения, я стала их выспрашивать имена президентов и названия столиц штатов, потом определения слов, а потом рифмы. Когда я слышала, что они начинают отвечать тише, я строго прикрикивала на них, не давая им заснуть. Так мы провели на дереве всю ночь.
Рассвело. Воды стало меньше, но она не ушла полностью. Наше пастбище находилось в низине около реки, поэтому, если в местах повыше воды было уже совсем мало или она исчезла, вокруг нас все еще были остатки ливневого паводка. После таких наводнений вода на пастбище могла не уходить в течение нескольких дней. Тем не менее она уже не прибывала, а постепенно впитывалась в землю.
«Мы выжили», — сказала я.
Я решила, что сейчас уже можно вполне безопасно пройти по воде вброд, и мы слезли с тополя. Наши ноги и руки онемели от того, что мы всю ночь крепко держались за дерево, и почти не двигались. Ноги затягивала мокрая жижа, но постепенно мы вышли на сухую землю, поднялись по склону холма и увидели наш дом. Все происходило именно так, как я себе представляла, сидя ночью на дереве.
Папа нервно ходил от одного конца высокой веранды дома до другого. Походка его была неровной, потому что он хромал на одну ногу. Увидев нас, он испустил радостный крик и начал спускаться с крыльца. Из дома выбежала мама. Она встала на колени и начала молиться Господу за то, что Он спас ее детей от наводнения.
Мама заявила, что это она нас спасла. Она не спала всю ночь и молилась. «Становитесь на колени и благодарите своего ангела-хранителя! — заявила она. — И меня благодарите».
Хелен и Бастер послушно встали на колени и начали молиться вместе с мамой, а я осталась стоять и смотрела на них. По моему убеждению, нас спасла я, а не мама или какой-то там ангел-хранитель. Той ночью нас на тополе было всего трое. Папа подошел ко мне и обнял за плечи.
«Папа, там не было никакого ангела-хранителя», — сказала я, и потом начала объяснять, как мы добрались до тополя, пересаживались с одного места на другое, чтобы наши руки и ноги не устали, и как я всю ночь не давала Хелен и Бастеру заснуть.
Папа крепко сжал мое плечо. «Хорошо, дорогая, может быть, этим ангелом была ты».
Наша ферма стояла на реке Солт Дро, которая впадала в реку Пекос в западной части Техаса, где было много лугов и пастбищ. Наша земля находилась в низине. Небо в этих местах было высоким и будто выгоревшим от солнца, земля казалась серой, словно песок. Иногда ветер мог, не стихая, дуть несколько дней подряд, а иногда днями стоял полный штиль, и было слышно, как лает собака на ранчо Динглеров, расположенном в трех километрах вверх по течению реки. Если поблизости проезжала повозка, то поднятая ею пыль долго висела в воздухе, не оседая на землю.
Когда смотришь на горизонт, то земля, ограждения, канавы, поросль молодых кедров — все кажется плоским и растянутым. Люди, повозки, скот, ящерицы и прочие создания движутся медленно, словно стараясь экономить силы.
Это были суровые места. Земля была твердой, как камень, за исключением периодов ливней и наводнений, когда все превращалось в жижу. Животные были худыми и жилистыми, а растения — колючими и редкими. В сезон дождей земля неожиданно вспыхивала яркими цветами. Папа называл эти края High Lonesome, или Одинокое плоскогорье, и говорил, что это место не для слабых головой и мягких сердцем. Он говорил, что именно поэтому мы с ним спокойно могли выживать в этих краях. Потому что мы оба были крепкими орешками.
Площадь нашей фермы составляла всего 160 акров.[1] В тех местах наша ферма считалась маленькой, поскольку, чтобы вырастить одну голову рогатого скота требовалось, по меньшей мере, пять акров пастбища. Однако наша ферма выходила к реке, а такая земля была в десять раз дороже той, на которой не было воды. И благодаря тому, что у нас был выход к воде, папа мог разводить и тренировать лошадей для повозок и дилижансов, дойных коров, десятки кур, несколько свиней и даже павлинов.
Павлины были папиным коммерческим начинанием, не оправдавшим его ожиданий. Он потратил кучу денег на покупку павлинов на ферме, расположенной далеко на востоке. Папа был совершенно уверен в том, что павлины — это символ элегантности и стиля, поэтому те, кто покупал его тягловых лошадей, гарантированно будут готовы выложить еще пятьдесят долларов за павлина, дабы продемонстрировать свое благосостояние и принадлежность к высшему классу. Он коварно планировал продавать только самцов павлинов, чтобы никто другой не смог разводить павлинов в нашем районе.
К сожалению, папа сильно переоценил спрос на павлинов в западном Техасе (даже среди тех, кто мог позволить себе свой собственный дилижанс). В результате через несколько лет на нашем ранчо развелась масса бесхозных павлинов. Они гордо расхаживали по территории, кричали, клевали нас в колени, пугали лошадей, убивали цыплят и нападали на свиней. Хотя должна признать, что в перерывах между террористическими выходками они были очень красивыми, когда распускали свои хвосты.
В любом случае павлины не были папиным главным товаром. Как я уже писала, папа занимался разведением и воспитанием лошадей. Он обожал лошадей, несмотря на то, что много лет назад у него с ними приключилась очень плохая история. Когда папе было всего три года, он бежал в стойле для лошадей, и одно из животных лягнуло его в голову, чуть не разбив череп. Папа несколько дней пролежал в коме, и никто не думал, что он выживет. Однако в конце концов, папа поправился, но правая сторона его тела плохо двигалась. Он подволакивал правую ногу, а его правая рука была полусогнута и все время торчала в сторону, словно крыло на ощипанной курице. В молодости папа работал на очень шумной мукомольне на нашем ранчо и поэтому стал немного тугим на ухо. И кроме всего прочего, у него были проблемы с произношением, поэтому к его выговору надо было привыкнуть, иначе было сложно понять, что он говорит.
