Вера Калмыкова - Пабло Пикассо
Разумеется, мальчик начал рисовать очень рано и быстро добился успехов; правда, делать это как все у него никогда не получалось (хотя, быть может, он особенно и не стремился к этому). Материнская любовь породила в нем особое ощущение защищенности и свободы, которое очень редко не оборачивается вседозволенностью и безнаказанностью. У Пабло на всю жизнь осталось чувство, что он может делать все, чего требует его творческий дух. Слова «нельзя», во всяком случае в искусстве, для него не существовало.
Зато, когда нужно было сдавать экзамен по математике в общеобразовательной школе, отец нашел знакомого экзаменатора и честно предупредил его: «Мой сын ничего не знает. Вообще ничего!» – добавил дон Хосе, решив, вероятно, что собеседник может принять его слова за обычное родительское преувеличение. А он-то вложил в них самый буквальный смысл!
«Я рисовал как Рафаэль»
«Я рисовал как Рафаэль», – заявлял не страдавший от избытка скромности зрелый Пикассо о своих первых детских опытах, правда, имея в виду не только «так же хорошо и виртуозно», но и «так же скучно и обычно». В действительности же почти все его ранние произведения пропали; это странно, ведь любящие родители по идее должны были бы сохранять каждую мелочь, связанную с жизнью сына. Не значит ли это, что уровня Рафаэля юный гений все-таки не достигал?
До нас дошло только два произведения Пикассо, созданные в возрасте до 10 лет. На одном изображается коррида, на другом – статуя Геркулеса. Сам художник вспоминал: «Любопытно, что я никогда не делал детских рисунков. Даже когда был совсем маленьким. Я помню один из своих первых рисунков. Мне было тогда лет шесть или еще меньше. У нас в коридоре стояла статуя Геркулеса с палицей. Я расположился в коридоре и нарисовал Геркулеса, но это не было детским рисунком, а было настоящим рисунком, изображавшим Геркулеса с его палицей» [3, с. 314].
Справедливости ради надо заметить, что полотна 10–12-летнего Пабло показывают необычную для такого возраста способность верно изображать видимый мир. А картины 14-летнего мальчика по праву считаются вполне профессиональными.
В октябре 1890 г. муниципальный музей Малаги был закрыт, и дон Хосе остался лишь на должности учителя рисования. Тех денег, которые ему платили, недоставало для содержания семьи из пяти человек. По протекции все того же брата Сальвадора он с семьей отправился в Ла-Корунью – город на северо-западе Испании, в Галисии. Там он тоже стал преподавать рисование в Школе изящных искусств, но теперь его жалованье ровно вдвое превышало прежнее.
В Ла-Корунье семья Пикассо обосновалась в квартире № 14 в доме на улице Пайо Гомес, довольно тесной для пятерых, но зато с застекленными балконами, типичными для городов Галисии. Напротив находилась вилла доктора Рамона Переса Косталеса, бывшего министра труда и изящных искусств Первой испанской республики. Дон Хосе познакомился с доном Рамоном, ставшим впоследствии добрым покровителем и верным другом семьи.
Ла-Корунья, как и Малага, портовый город, но находящийся на полуострове. Море окружало его со всех сторон. Дон Хосе с тоской вспоминал Малагу, хотя формально ему не на что было жаловаться – в Ла-Корунье у него иногда даже покупали картины. При этом климат Галисии не выносил ни он, ни Пабло. «Дует сильный ветер и будет дуть до тех пор, пока не сдует начисто Корунью», – заявлял сын. А отец печалился: здесь, в Ла-Корунье, у него «нет ни Малаги, ни быков, ни друзей, вообще ничего». Ситуация омрачилась и смертью из-за дифтерии его младшей дочери Кончиты.
А юный Пабло Руис вдруг стал заводилой среди сверстников. Он показывал ребятам, как происходит коррида, как действует матадор, изображая то человека, то быка. И как прежде дорожная пыль, теперь его завораживало море. Преподаватели средней школы, по большей части священнослужители, часто наказывали его за плохое поведение, надолго запирая одного в пустой комнате с голыми стенами, но, каждый раз оказываясь там, Пабло тут же доставал из кармана блокнот и карандаш и проводил упоительные часы, заполненные творчеством.
В 11 лет он стал учеником еще и Школы изящных искусств. Чтобы понять его творчество, надо знать, с каким старанием и рвением занимался он классическим рисунком, копированием бесконечных гипсовых слепков различных частей человеческого тела. Любой большой художник должен сначала освоить приемы академической школы, чтобы потом, вырабатывая собственную манеру, от них отказаться. Если отказываться не от чего, настоящего художника не получится никогда. Можно считать это парадоксом, но такова закономерность. «Я верю только в труд. Искусство требует огромного труда, как физического, так и умственного», – сказал Пабло спустя 10 лет своему другу поэту Гийому Аполлинеру.
Чтобы развлечься, он придумывал разные журналы, которые сам же иллюстрировал, и, конечно, без устали рисовал всегда и везде, где бы ни оказывался: родителей и сестру, уличных актеров, горожан, птиц, быков, рыбацкие шхуны, римскую башню, возвышающуюся на скале – словом, буквально все, что видел вокруг. В период 1892–1895 гг. его рисунки становились все более совершенными. Прогресс проявился и в живописи, особенно хорош один из портретов этого периода, «Босоногая девушка». Семейное предание гласит, что однажды дон Хосе, вглядевшись в работу сына, отдал ему свои кисти и краски и больше никогда не писал картин. Жест, конечно, символический, но для 13-летнего подростка он значил очень многое.
Дерзкий юнец решил: почему бы не попробовать организовать собственную выставку? Отец встал на дыбы, но доктор Косталес неожиданно поддержал Пабло. И вот в феврале 1895 г. в Ла-Корунье в доме № 54 на улице Реал – в витрине продавца зонтиков Эрнандеса – были выставлены работы Пабло. Пресса отозвалась о выставке благосклонно, но картин никто не покупал. Единственным исключением оказался все тот же добряк Косталес.
В Ла-Корунье Пабло Руис впервые влюбился, причем настолько серьезно, что родители его избранницы предпочли отправить дочь в другой город.
Наконец в феврале 1895 г. дон Хосе получил неожиданную возможность покинуть ненавистную Ла-Корунью. Его знакомый и коллега, тамошний уроженец, занимавший в Барселоне такую же должность, что и дон Руис-старший в Корунье, пожелал вернуться на родину. 17 марта специальным декретом был официально разрешен обмен занимаемыми постами между Рамоном Наварро Гарсиа и Хосе Руисом Бласко. В мае семья Руис окончательно покинула Ла-Корунью.
По пути на новое место Руисы заехали в Мадрид, чтобы Пабло мог осмотреть шедевры коллекции Прадо, работы прославленных мастеров – Гойи, Риберы, Сурбарана, Веласкеса. Пабло копировал и рисовал с натуры. Из Мадрида направились в Малагу (занятия в барселонской школе начинались с сентября, можно было позволить себе роскошь навестить родных). Дядя Сальвадор, ознакомившись с успехами племянника, впечатлился и даже назначил Пабло ежедневное небольшое денежное содержание. Пабло писал портреты родственников и по-прежнему не помышлял ни о каком поприще, кроме художественного.
13 сентября 1895 г. семья Руис на пароходе отбыла в Барселону, а 21 сентября прибыла на место назначения.
Барселона
Пабло суждено было прожить в Барселоне девять лет – до 1904 г., с незначительными перерывами. Семья поселилась в доме № 3 на улице Кристины, недалеко от Школы изящных искусств, куда Пабло приняли без затруднений в самый высший класс, несмотря на юный возраст.
Город оказал на Пабло воздействие, проявившееся и в его зрелом творчестве. Незадолго до появления здесь Руисов Барселона превратилась в один из важнейших портов на Средиземном море. Город стремительно богател и развивался, что притягивало сюда предприимчивых людей всех профессий, стремившихся к общению и процветанию.
Молодая барселонская интеллигенция бредила современным искусством. Живопись французов Эжена Каррьера, Одилона Редона, Мориса Дени, Пюви де Шаванна, чеха Альфонса Мухи, английских прерафаэлитов и Обри Бердслея, философия Ницше, музыка Вагнера, словом, все утонченное, изысканное, как тогда говорили, «декадентское», считалось признаком хорошего вкуса. Не забудем, что это был конец XIX в. и в обществе не могли не обсуждать политическую ситуацию, грозившую, как многие понимали, серьезными переменами. В многочисленных богемных кафе шли споры о том, как будет выглядеть мир в наступающем веке. Анархисты и социалисты открыто предлагали радикальный рецепт переустройства общества – террор.
В таком интеллектуально и эмоционально насыщенном котле и варился юный Пабло Руис. Однокашники приняли его доброжелательно, хотя испанцы ревностно относились к «чужакам»: каталонцы – к андалузийцам, арагонцы – к кастильцам и наоборот. Его несомненные качества лидера были замечены и оценены по достоинству. Невысокий, крепкий, черноглазый, он и здесь вскоре стал всеобщим заводилой. У него появилось несколько преданнейших друзей, например 19-летний Мануэль Пальярес из Арагона. Старший товарищ восхищался профессиональными успехами Пабло и в ответ знакомил его с радостями взрослой мужской жизни. С его легкой руки Пабло впервые оказался в публичном доме, что неожиданно оказало продуктивное влияние на его творчество. Недаром множество произведений Пикассо, в частности знаменитое полотно «Авиньонские девушки», изображают обитательниц борделей. Эротическая активность пробуждала в нем творческую энергию.
